Выжившая. Дневник девушки из Варшавского гетто - Мириам Ваттенберг

где мы нашли в себе силы его вынести и положить в телегу, – сказал он мне. – Я помню, что мы несколько часов тащили телегу, прежде чем достигли места назначения. После этой экспедиции мне пришлось неделю лежать в постели».

«Все твои одноклассники, – сказал он в заключение, – много работают. В начале 1940 года гимназия еще функционировала, но сейчас она закрыта по распоряжению немецких властей, которые сделали вид, что там разразилась эпидемия».

Румковский, председатель Лодзинской общины, ведет себя как диктатор. Говорят, что он сумасшедший. Этот старик недавно женился на своей восемнадцатилетней секретарше. Он ходит по городу с хлыстом и, обращаясь к людям, разговаривает так же, как это делают нацисты. Иногда он даже бьет их. Чахотка косит людей, и в гетто нет незараженного человека. А немцы постоянно привозят новые эшелоны евреев из Германии.

Генек сказал, что, когда он на грузовике выехал из гетто в арийский квартал и увидел улицы, полные обычно идущих людей и открытые магазины, ему показалось, будто он очутился в раю. Он заметил корзину с редисом перед прилавком. Он попросил шофера остановиться, и вместе со своими спутниками он буквально набросился на продавца, и они скупили всю редиску.

С момента прибытия сюда он до сегодняшнего дня не мог собраться с силами, чтобы выйти наружу. «Я учусь ходить, как маленький ребенок, – сказал он. – Более того, я сижу на диете, потому что мой желудок не привык к нормальной пище. Я полтора года не прикасался к мясу и не помню, какое оно на вкус. Мне до сих пор все кажется нереальным. Некоторые друзья в Лодзи просили меня навестить их родственников, которые живут на улице Хлодная, 10, и я искал дворника, когда увидел тебя».

Я долго раздумывала, сидит ли передо мной настоящий Генек или это только его призрак. Я давно забыла о нем и, когда перестала получать от него письма, решила, что он умер. Каждый раз во время этой войны, когда я встречала Генека, это происходило перед какой-то большой переменой в моей жизни или важным отъездом. Может быть, я вот-вот выйду отсюда? Но это абсурд: никто не может покинуть гетто.

27 мая, 1942

Май в этом году выдался необычайно жаркий. Я продолжаю принимать солнечные ванны на крыше и уже совсем загорела. Глядя в зеркало, я пытаюсь убедить себя, что только что вернулась с моря.

В нашем саду появились маленькие зеленые помидоры.

Они быстро созреют на жарком солнце. Мы уже сняли три урожая редиски. Пожалуй, молодой лук вкуснее всего. А как пьяняще пахнут наши цветы, и их цветовая гамма очаровательна. Шимек больше не приходит делать свою работу… он больше никогда не придет. Несколько дней назад, закончив работать здесь, он упал на улице от слабости. Аби нашел его лежащим на тротуаре где-то возле улицы Новолипье. У парня была высокая температура. Выяснилось, что он болел два дня, но ничего не сказал, потому что боялся потерять работу. Моя мама, однако, заметила, что у него красное лицо и что он двигается с трудом, поэтому она отправила его домой раньше, чем обычно. Аби отвез его на рикше в дом беженцев, в котором он жил. Там он и умер через несколько часов. Причиной его смерти стала скарлатина. А Шимек так хотел жить.

3 июня, 1942

Только что в тюрьме на улице Геся расстреляли 110 человек, в том числе 10 полицейских. Немцы сделали это, чтобы запугать контрабандистов. Но лишь немногие из казненных были контрабандистами. Остальных арестовали за переход на арийскую сторону, или за неуплату налогов, или за попрошайничество на улице. Все попытки спасти их или добиться помилования оказались тщетными. Нацисты вывесили огромные красные плакаты с именами своих последних жертв.

Казнь состоялась в шесть утра во дворе тюрьмы. Польской полиции приказали стрелять, но полицейские отказалась. Однако их заставили присутствовать на казни, свидетелями которой также были Шеринский, начальник еврейской полиции, несколько капитанов еврейской полиции и высшие общественные деятели во главе с президентом Черняковым. Один из очевидцев рассказал мне, что кто-то из польских полицейских плакал и что некоторые отводили глаза во время казни. Один из общественных деятелей потерял сознание. Еврейские полицейские были совершенно раздавлены.

Жертвы шли на смерть в полном спокойствии. Некоторые даже отказывались завязывать глаза. Среди несчастных оказалось несколько женщин, две из них были беременны. После того как при свидетелях совершилось это преступление, похоронные телеги Пинкерта вывезли тела на еврейское кладбище. В гетто всеобщий траур[72].

9 июня, 1942

Сегодня мы узнали, что швейцарская комиссия, которая занимается американскими гражданами в странах, оккупированных Германией, разрешила американке забрать своего ребенка и мужа в лагерь для интернированных. Недавно она в сопровождении немцев уехала из гетто в Берлин. Моя мать в отчаянии, потому что она не зарегистрировалась в апреле, когда начали интернировать женщин[73]. Некоторое время назад она написала в Комиссию, но мы пока еще ждем их ответа. Мама также написала представителю американской колонии на арийской стороне миссис Лоуренс, обращаясь к ней с просьбой о получении информации по обмену пленными. Миссис Лоуренс ответила, что список заключенных, подлежащих обмену, закрыт, но посоветовала матери как можно скорее связаться с Николаусом, комиссаром по иностранным делам в генерал-губернаторстве. Однако попасть к этому высокопоставленному лицу непросто.

15 июня, 1942

После многих попыток маме совершенно случайно удалось найти путь в кабинет Николауса. Несколько дней назад она встретила друга, который сказал ей, что знает еврея, работающего под началом Орфа, заместителя Николауса. Зовут его З., и, оказывается, мы знали его в Лодзи. Мать встретилась с З., и тот обещал ей помочь. Он рассказал маме, как попал в лапы гестапо. Его арестовали при попытке пересечь немецкую границу по поддельному паспорту, и после долгих и изощренных пыток он был вынужден работать на гестапо. Сейчас он служит польско-немецким переводчиком в штаб-квартире гестапо на аллее Шуха. Он происходит из известного лодзинского рода и, похоже, несмотря на занимаемую им должность, остался порядочным человеком. Он делает для нас все, что может. Он зарегистрировал мою мать в гестапо и обещает держать нас в курсе событий.

В гетто есть еще три семьи, положение которых похоже на наше: женщины – американки, а их мужья и дети родились в Польше. Моя мать сообщила этим женщинам о предстоящем обмене и отправила их к З. Их тоже зарегистрировали.

30 июня, 1942

К нам в дом теперь началось настоящее паломничество: бесконечная череда людей идет к моей