Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

Юрий Беленький

Как-то, в конце восьмидесятых, на мой вопрос о будущем коммунистической власти отец Александр ответил, как всегда, тихим голосом: «У них нет будущего. Они сами, задыхаясь, приподняли эту плиту, но… не удержат, и она их же и прихлопнет».

Наталия Большакова

Жду отца Александра в сторожке. Приходит весёлый, с людьми шутит, оживлён. «Ну, идёмте ко мне, поговорим». Говорим о нашем будущем христианском журнале, возглавлять который отец Александр благословил меня. Обсуждаем наш детский альманах. И вдруг среди всего этого творческого радостного обсуждения он меняется в лице и говорит, глядя мне в прямо глаза: «Вы должны знать, что ваш владыка Леонид скоро умрёт и вам будет очень трудно!» На моё счастливое состояние (именины, причастие, рядом отец Александр – полнота радости, больше не о чем и мечтать!) никак не ложились эти слова и изменившийся голос. Да и почему это владыка Леонид должен вдруг умереть, он ведь ещё совсем не старый?! – пронеслось в моём сознании…

Митрополит Рижский и Латвийский Леонид (Поляков) умер в этот день, 8 сентября 1990 года. Митрополита Леонида и отца Александра отпевали в один и тот же день, 11 сентября 1990 года, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи.[37]

Священник Александр Борисов

Когда Алику было лет пять, как-то проходили они вместе с матерью мимо церкви в Тарасовке – это очень красивая церковь. Вдруг Алик сказал: «Здесь я хотел бы служить священником». И через два десятка лет он действительно стал там служить.

С детства я увлекался биологией. После института работал сначала в НИИ общей генетики, потом в Институте биологии развития. Но меня всё время не оставляло чувство, что всё это как бы только для себя, хотелось сделать что-то более значимое, более важное. Я всегда предполагал, что могу оставить научную деятельность, чтобы послужить Церкви. И вот лет в тридцать я почувствовал, что пора сделать этот шаг. Однако отец Александр стал меня настойчиво удерживать и удерживал года два примерно, и лишь тогда, можно сказать, сдался.

Теперь я понимаю: он действительно хотел от меня решимости, уверенности в выборе именно такого пути. Сам переход оказался, к счастью, вовсе не трудным, хотя в то время это выглядело весьма экстравагантным – уйти из Академии наук в Духовную академию. Но отец Александр дал мне перед разговором с директором института, академиком Астауровым, дельный совет. Он буквально предвидел: «Директор спросит у тебя, были ли подобные прецеденты и что теперь ему говорить вышестоящему начальству. Ты скажи ему три вещи. Первое: ты не бежишь за границу, не подписываешь антиправительственных писем, а идёшь в учреждение, которое легально существует и готовит выпускников для служения в Русской церкви. Второе – в институт ты пришёл к ним в тридцатилетнем возрасте, и они не ответственны за то, что ты уходишь, поскольку не они тебя формировали. И третье – в ответ на то, что ты оказался идеологически невыдержанным – куда, мол, смотрело начальство, беря тебя на работу, скажи: ну что же делать, человек выбрал такую стезю и добровольно уходит, вопрос для института решается сам собой, всё нормально…» Именно так всё и произошло. И эти аргументы помогли тогда моему академическому руководству выпутаться из щекотливого положения. Меня приняли сразу в четвёртый класс семинарии, и через год, когда я её окончил, я был рукоположен диаконом и назначен на служение в одну из московских церквей.

Сергей Бычков

Помню, что сороковой день со дня кончины Елены Александровны Огнёвой отмечали в Новой Деревне – отец Александр служил панихиду, а потом мы вместе пешком пошли на станцию Пушкино. Володя Ерохин, ухаживавший за ней вместе с сестрой Ольгой, скорбел, что до последней минуты не находился рядом с ней. Неожиданно отец Александр сказал: «Не огорчайтесь. Я бы хотел, чтобы в мой смертный час рядом не было никого». Нас настолько удивило его желание, что мы стали расспрашивать его. «Смерть – великая тайна, – ответил он. – Именно поэтому я бы хотел, чтобы никто не мешал при этой встрече».

Марианна Вехова

Я рассказала отцу сон. Как будто я вошла в какую-то незнакомую церковь. Там было пусто и темно. Только в правом приделе горели свечи, худой молоденький священник что-то говорил и пел, он был в чёрной одежде. Перед ним стояло много молодых женщин в чёрном, они теснили друг друга и протягивали священнику какие-то коробки.

– Что тут происходит? – спросила я бабку у свечного ящика.

– Младенцев нерождённых отпевают, – ответила бабка.

– И мне сюда надо прийти, – сказала я, повесив голову. Мне было очень грустно во сне.

Отец внимательно выслушал рассказ и нахмурился. Он ничего не сказал, только посмотрел на меня почему-то с жалостью. Перевёл разговор на другое.

Через некоторое время выяснилось, что я беременна, а ещё через некоторое время мой ребёнок умер.

Когда я выписалась из больницы и пришла к отцу в церковь, он сначала прочёл очищающие молитвы, только потом допустил меня к причастию.

– Как неожиданно всё случилось… – пожаловалась я на исповеди.

– Я ждал этого, – сказал отец. – Помните тот сон?..

– Значит, всё-таки снам можно верить? – спросила я отца. – А в Премудростях в нескольких местах написано, что снам верить – плохо.

– Сны бывают от Бога, от впечатлений жизни, от бесов. Бывают сны-предостережения, чтобы человек эмоционально подготовился к какому-то удару. Когда сон от Бога – это сразу чувствуется: покой, радость, душевный подъём бывает после пробуждения…

Александр Галич

Где-то в конце шестидесятых годов меня заинтересовала литература философского и религиозного содержания. Я жадно читал всё, что можно было достать, и вот среди самиздатской литературы этого толка мне попалась работа священника отца Александра (называть его фамилию я не буду, знающий догадается, для незнающих фамилия не имеет значения). И когда я читал работы этого отца Александра, мне показалось, что это не просто необыкновенно умный и талантливый человек, это человек, обладающий тем качеством, которое писатель Тынянов называл «качеством присутствия». Я читал, допустим, его рассказ о жизни пророка Исайи и поражался тому, как он пишет об этом. Пишет не как историк, а пишет как свидетель, как соучастник. Он был там, в те времена, в тех городах, в которых проповедовал Исайя. Он слышал его, он шёл рядом с ним по улице. И вот это удивительное «качество присутствия», редкое качество для историка и писателя, и необыкновенно дорогое, оно отличало все работы этого священника, отца Александра.

Тогда я в один прекрасный день решил просто поехать и посмотреть на него… Я простоял службу, прослушал проповедь, а потом вместе со всеми молящимися пошёл целовать крест. И вот тут-то случилось маленькое чудо. Может быть, я тут немножко преувеличиваю, может быть, чуда и не было никакого, но мне в глубине души хочется думать, что всё-таки это было чудом.

Я подошёл, наклонился, поцеловал крест. Отец Александр положил руку мне на плечо и сказал: «Здравствуйте, Александр Аркадьевич. Я ведь вас так давно жду. Как хорошо, что вы приехали». Я повторяю, что, может быть, чуда и не было. Я знаю, что он интересовался моими стихами. Но где-то в глубине души до сегодняшнего дня мне по-прежнему хочется верить в то, что это было немножко чудом.