Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

Михаил Смола

Едем с отцом Александром на машине. Проезжаем здание РГГУ (бывшая партийная школа). Батюшка говорит: «Вот где я хотел бы прочитать лекцию!» Вскоре его желание осуществилось.

Олег Степурко

После развода я не хотел жениться во второй раз. Отец Александр не мог со мной согласиться. Тогда я пошутил: «Если есть невеста – женюсь». Мимо окна как раз проходила невысокая белокурая девушка. Отец показал на неё с улыбкой: «Да, есть одна девушка – вот с такими волосами». Случилось так, что его протеже действительно стала моей женой.

Помню, как-то раз я стал сетовать отцу Александру на нашу страну: мол, империя зла и т. д. И вдруг к моему неописуемому удивлению отец Александр сказал: «А знаешь, ты не думай, что мы такие кривые, косые и горбатые. Нет. Западу ещё предстоит пройти по пути искушений, которым прошла наша страна».

Нина Фортунатова

В 1976 году у моей сестры Верочки родился сын Дмитрий. Митя! Наконец-то, в честь деда Мити, на радость нашей маме. И надо же такому случиться, что ещё в роддоме он смертельно заболел. Сепсис. Боже мой! Что только не передумали мы, стоя у дверей больницы, где каждый день вывешивали на стекло списки умерших детей… Отец Александр молился день и ночь и нам с Верой тоже велел молиться день и ночь. Потом прислал Вере и мне письмо, где объяснял, что «эта болезнь не к смерти, а к укреплению нашей веры, для того чтобы мы очень полюбили этого мальчика».

Митюша поправился, один из немногих. Батюшка служил благодарственный молебен. Митю привезли домой. Была зима, и мы боялись везти его в храм крестить, боялись застудить. Пригласили срочно друга нашей семьи и друга отца Александра – отца Владимира Бороздинова. Он крестил Митю у нас дома в конце февраля 1976 года. Я была крёстной, а крёстным отцом был врач Анатолий Иванович Берестов (теперь известный врач-священник, иеромонах Анатолий).

А отец Александр с тех пор Митю иначе, чем «мой Митя», уже не называл.

Регина Чертова

Это было в 1987 году. Дети были маленькими, семья снимала жильё в течение нескольких лет где-нибудь недалеко от Новой Деревни, но поскольку одни хозяева сами жили в доме летом, а сдавали на зиму, а другие – наоборот, то приходилось бесконечно кочевать по разным домам, по разным местам. Очень остро встал вопрос о приобретении собственного жилья. В Новой Деревне в это время продавалась часть дома, и в один из дней, когда отец Александр был где-то поблизости, мы его попросили взглянуть на продаваемый дом и высказать своё мнение. Отец Александр сказал, что этот дом, конечно, не идеальный вариант, но вообще надо как можно быстрее расходовать деньги на приобретение собственного жилья, потому что скоро «мы будем вместо обоев обклеивать стены денежными купюрами». Удивительно, но ещё в 1987 году он предвидел наступление событий, произошедших в стране в начале девяностых.

Владимир Шишкарёв

Самая последняя моя встреча с отцом Александром была 8 сентября 1990 года, я у него исповедовался. Я к нему подошёл на левый клирос. Он взял меня за плечи: «У тебя кто-то есть?» А я этим летом был в Польше. Когда мы брали благословение на эту поездку, батюшка мне сказал: «Жаль, жаль, многие только зря время потеряют». Я этих слов не понял. Ну, он благословил меня – я поехал. Там я встретил польскую девушку Кащу, очень увлёкся ею, дал ей понять, что она мне нравится. Я ответил отцу, что у меня есть девушка в Польше. Он сказал, что жить мне надо в России, а она вряд ли на это согласится. Я даже обиделся на батюшку. Я с такой обидой вышел от него после исповеди, а на другой день, 9 сентября, его убили. У меня, конечно, вся «моя Польша» из головы выскочила. На сороковой день после его смерти я получаю письмо от Кащи с приглашением приехать к ней. Я подумал, что, наверное, батюшка нас всё же благословил, если приглашение пришло на сороковой день.

Много раз ездил я в Польшу, и в конце концов Каща дала согласие на бракосочетание. Я пригласил её в Москву. Она прожила здесь три недели и чуть с ума не сошла. У неё ещё бабушка умерла в это время, и я билеты не мог достать нигде, вломился в польское посольство и прямо там взял для неё билеты. Она уехала, похоронила бабушку и сказала, что в Россию больше ни ногой. «Если хочешь жить со мной – приезжай в Польшу». Я приехал в Польшу. Через месяц я убежал оттуда с помощью владыки Авеля. Он мне сказал, что три раза в неделю читает лекции в Бресте и перевезёт меня через границу: «Приноси свои вещи тихонечко». Я Каще ничего не сказал. Она пришла утром, когда я молился. Она на меня посмотрела, как моя совесть, вышедшая из меня, и ушла. Так я сбежал из Польши. Потом мы с Кащей помирились и остались друзьями. Вот так, в общем, отец Александр точно начертал мою жизнь на ближайшие два-три года. Если бы я его тогда послушался…

Я говорил отцу Александру: «Ну что же, отец, ну как же? Я на баяне играю, ну что это за инструмент? Я посвятил жизнь этой ерунде, а не игре на рояле, дирижированию». «Да что вы, Володя! Баян, аккордеон, вы представляете себе, это же подобие человека, это же дыхание. Там дыхание есть. Этот инструмент никогда не выйдет из моды, им всегда будут пользоваться». Помню, я был так утешен и, после этого через некоторое время, в подражание Володе Ерохину, начал писать песни. И ещё спустя некоторое время начал играть на том же самом баяне детям в Республиканской клинической больнице и проиграл на нём многие годы, ходил по отделениям, и мне очень этот баян пригодился.

Владимир Шнейдер

Хорошо помню одну встречу с отцом Александром зимним вечером 1983 года в одной из квартир в Санкт-Петербурге (тогда ещё Ленинграде). Отец сидит в мягком кресле, в его руках чашка с горячим чаем. Его вид источает уют и умиротворение, и он говорит: «…Для меня, как биолога, здесь всё предельно ясно. Я сам занимался этим в Сибири, когда учился на биофаке. Это чистая наука. Из каждых десяти особей пушных зверьков, имеющих ценный мех, только пять передают потомству стопроцентно здоровые гены и тем самым – лучшую шкурку, с остальными пятью – сложнее. И тут можно управлять. Целенаправленный отбор самых лучших приводит в результате длительной работы к тому, что почти 100 процентов особей передают потомству хорошую шкурку. Обычно на это уходит три-четыре поколения особей. А теперь подумайте, что может случиться, если эксперимент проводить прямо наоборот, т. е. целенаправленно, десятилетиями работать над ухудшением породы. Можно добиться обратного результата: почти стопроцентной передачи испорченной шкурки. Такой эксперимент противоестественен, и выходить из него очень трудно. Понадобится втрое больше времени, чтобы вернуться сначала к норме (пять из десяти – здоровые), а уж потом думать об улучшении. Так вот, этот обратный эксперимент, только на людях, был проделан в нашей стране. Понадобятся многие и многие десятилетия просто нормальной жизни, прежде чем люди вернутся к естественной норме; о каком-либо улучшении «человеческого материала» просто не может быть и речи… Но есть во всём этом и иной план – уровень откровения, уровень чуда, когда Сам Бог вмешивается, и процесс качественно ускоряется. Так уже не раз бывало в истории. Я глубоко уверен, что нашу страну в той ситуации, в которой она сейчас находится, может спасти только чудо…»