Семь видений богатыря Родиполка - Анастасия РУТТ

княжне Радомиле. Защиту дал — витязей сильных с богатырями могучими, объединил воедино земли русичей да свуянычей. Стал он править с княгинею в граде главном — Славграде. Но и сына ее Светослава Ингваровича не обделял, а подле себя поставил.

Малый княже Светослав, названый сын князя Саввича, был хорош лицом да осанкою. Мастерам-художникам он был люб, потому как получался правильно да живо. Глаза Светослава были большими да светлыми, как воды тихие морские. Взгляд его был всегда печален, страсти в них не было. Лицо его было тонкое, княжеское. Но художники эти все ему жизни добавляли, яркости. Лицо его, желтое, сухое, болезненное, рисовали с румянцем да нежностью. Худой нос делали тонким, ровным, бледные уста выводили спелыми да ягодными. Хворал Светослав, как отца его убили, с самого младенчества. Видели в нем знахари желтушницу да лечили разными заговорами да травами. Жизнь они ему продлили до осьмнадцати лет. Всю свою жизнь недолгую знал он о смерти своей ранней, а потому княжить отдельно от названого отца не стал, согласен был подле него сидеть. Мать-то тоже ведала о смерти той, да оженила сына свого рано, в одвенадцать лет. Приметила она ему невесту Веду подле кузницы, когда та железо ковала. Была она сильна, с широкой темной косою. Веда та вдова была осьмнадцати лет. Муж ее в лес ушел да сгинул, после себя детей не оставил. Когда сватать-то ее стали, то княжне Радомиле все поведали о невесте той. Говорили тихо, злобно, словно невесту ту не хотели вовсе. Шептали княжне, что Веду ту мужик к дереву прижимал да подол платья поднимал. А она-то его одним ударом наземь свалила, да тот более и не поднялся. Но Радомила-княжна порадовалась на то, знать, сила у нее славная, да дети от Светослава крепкие будут. А что не поднялся более мужик тот, то, верно, судьба его наказала — негоже девок силою брать, без согласия. Оженила княжна свого сына, ни на кого не посмотрела да не послушала.

Молодица Веда из простого люду вышла, дочь кузнеца Самара была. Хоть и была она простою, но сильною была не только телом, но и духом. Веда та, увидав, что Светослав слаб да хворям подвержен, стала духом сильнее самого князя Саввича. Силу свою да дух сильный показала она самому князю, и слух между прислужниками пошел, а после уж и сам князь прознал, что, дескать, в спаленку к ней не малый Светослав приходит, а его брат сводный Венислав. Но на то она князю отказ дала, супротив стала. Да так супротив пошла, что князь ту Веду испужался да осторонь стал ходить.

Веда та не хуже князей стала управлять делами мужицкими. Умела она и за себя постоять, и за детей своих, и за самого Светослава. Была она ему, словно та гора-защитница, от гнева своих кровных — Саввича и сродников его, да и от не кровных — тайных: бояр да прислужников. Приметна она была здоровьем своим да силою кузнецов. Привела она молодому князю одвух богатырей: Доброжита да Могуту.

Но в свои опятнадцать лет приметил Светослав другую девицу, купеческую дочь Василису, ошестнадцати лет. Стал он к ней захаживать, ночи темные проводить на ее кровати да на пуховых перинах. То простили ему, потому как чудилось всем, что в Светославе жизнь заиграла да ключом новым забила. Василиса, дочь Верха-купца, ему ответила страстью сильною да нежною. Родила она ему одвох девок пригожих: Ладь — беловолосую да Любу — синеглазую. В осьмнадцать лет ушел князь за реку Леть к своим прародителям. Перед смертью завет дал Василисе, чтобы девок за богатырей отдали. Василиса так и сладила, Любу за богатыря Вертиполоха отдала. А у Любы-то этой и родился сын огневолосый — Родиполк. Потому Траян-то и обманывается, не брат Родиполк Милолике, да и не сродник вовсе. Знает о том, думал Родиполк, князь-батюшка Венислав, а потому и отдать за меня внучку свою желает. Но Траян того не знал. Да и сказать Родиполк ему не мог, потому как Траян молчал и в сторону Родиполка не смотрел. Бой междоусобный вел только с Даром да с другими богатырями, окромя Родиполка. Дар то заметил, да с вопросом подошел к побратиму:

— Чего это Траян на тебя осерчалый, али обиду нанес ты ему?

— Обиду, — ответил Родиполк, отбивая малым мечом удары Дара. — Девку я увел у него, вот и серчает.

— Девку? — удивился Дар, не веря Родиполку. Ведь не видел побратима с девкою, ни на гульбище, ни на плясках. Да и сам побратим Родиполк про то не говорил. И видом богатырь был не светел, более хмурной да унылый. А коли с девкою ходят, то глаза любовно сверкают, а Родиполк и вовсе не похож на жениха. Может, он девке не люб, подумал Дар, потому и хмурной ходит?

— А девке-то люб? — Спросил Дар, ударяя по мечу Родиполка. Меч побратима отлетел, а сам он упал на землю.

Дар подошел, подал руку Родиполку на подмогу, чтобы тот поднялся. И как только посмотрел Дар в лицо Родиполку, так тот сказал:

— Не люб я ей, и она мне не люба.

— То пущай Траян свататься идет! — радо, будто все решилось, ответил Дар.

Но Родиполк тому не порадовался, вздохнул да меч свой в ножны засунул.

По неделе богатыри: Траян, Родиполк да Вечислав — службу несли, стали широты града объезжать. Всю дорогу Траян молчал, слова не сказывал. На второй день службы Вечислав, подметив хмурность богатыря Траяна да натугу между безжоными, отослал Родиполка вперед, проверять дорогу. Тот распустил свою огненную косу да, толкнув легонько в бока белогривого коня Верхогляда, поскакал вперед. Богатырь словно летел на своем удалом коне, чувствуя лицом и волосами то теплый, то холодный ветер. «Семь братьев-ветров, — думал Родиполк, прижимаясь к белой гриве коня, — и их отец, ветер-Вохтр, заберите мою печаль да понесите ее далеко. Утопите мою печаль-кручинушку на дне морском да под огромный камень морской спрячьте. Да чтобы камень этот никто более поднять не смог: ни людь земной, ни людь морской». К вечеру Родиполку почудилось, что и взаправду ветер-Вохтр забрал его печаль. Он ободрился, заплел длинную косу да поехал обратно, искать своих воинов-богатырей. Стемнело. Алая вечерняя зорька, оборачиваясь кроваво-багряною, вовсе сгинула в темно-синих почерневших красках неба. Родиполк всматривался в дорогу, стараясь увидеть богатырей али костер, зажженный ими. Костер он увидел за междулесьем, и вместе с тем услышал хлесткий звон богатырских мечей. Стук был жесткий да тяжелый.

— То не игрища, а бои