Семь видений богатыря Родиполка - Анастасия РУТТ

Богатыри бились с врагами. Они-то, враги эти, нашими были, не чужестранными. Всего-то их было около опятнадцати. Рубахи молодцы носили белые с поясами красными. Одежда-то по ним сшитая, не с чужих тел снятая. Верно, любили эти молодцы отбирать у людей добро их, да не боялись, что Порун-вершитель наказанье им сделает да весь их род изведет.

Подскочил Родиполк на коне, конь-то вздыбился, заржал грозно. Богатырь с размаху одвоих ударил насмерть, а на одного боем пошел. Но тот убежал в междулесье да схоронился там. Родиполк и остальные богатыри того догонять не стали, а с остальными бой вели. Одних ранили до смерти, других убили сразу, отретьих увечными сделали. Победили богатыри врагов, молодцев ярых. Порун-вершитель богатырей не обделяет, а за правду — силой наделяет. Богатыри свои мечи обтерли да в ножны сунули. Огонь золотистый затушили да стали собираться в путь-дорогу, сторожить град Ясный.

Да только не подметили они, как стрелою выскочил молодец из междулесья да прямо мечом в спину Траяна ударил. Меч его, острый да узкий, с хрустом сквозь Траяна-богатыря прошел да наружу вышел. Богатырь захрипел, красно-алой пеной закашлял. Вечислав тут же убил врага, но Траяна тем не спас. Лежал Траян на земельке-матушке, а подле него на коленях стоял Родиполк. Траян тот все силился голову поднять. Родиполк ему помог, подложил руку свою под голову богатыря. Тот старался что-то сказать Родиполку, но слышался лишь шепот. Младой богатырь склонился над ним, чтобы все расслышать. Перед самою смертью своей Траян слово взял с Родиполка, что тот Милолику дружкой возьмет.

— Возьми ее в дружки, — шептал Траян с кровью на губах, — чтоб позора не было. Дитя Нартом назови, как мое младенческое, как меня прародители назва… — Не договорил Траян, не успел. Леть-река пришла за ним да повела его по своим синим водам к его роду с прародителями.

Добрый богатырь Вечислав плакал как дитя, словно за своим сродником али прародителем, утирая горькие слезы. Родиполк же не плакал. Наказ себе дал да духу своему не показывать того при богатыре Вечиславе — после, сам когда останется, тосковать будет да слезы лить.

Захоронили молодца Траяна здесь же, на месте его погибели, как учила Родиполка его прабабка, старая и седая Ханга. Вечислав тому не противился, сжечь тело младое рука не поднималась. Молча мечами вырыли глубоку темну яму, а после опустили в землю мертво тело младого красеня-богатыря да засыпали его темною земелькою. Его красивый, но уже тусклый, мертвый меч Родиполк забрал с собою, чтобы отдать дядьке Силуану. А тот уже отдаст матери да отцу Траяна. Ежели была бы милая дружка у Траяна, то сняли бы с него рубаху обережную да отдали бы ей с поклоном, но богатырь был безжоный, а потому захоронили его в одежде, а меч тот матери да отцу отнесут. Вернулись богатыри темной ночью, с вестью печальной да горестной.

Месяц за Траяном тихо плакала мамка-нянька, словно за сыном своим. Дядька Силуан хмурной был. Одва раза вызывал к себе Родиполка да Вечислава, чтоб услышать все про смерть младого богатыря Траяна, словно не веря в то. Да и сам Родиполк был невесел, перестал ходить на гульбище да на игрища с молодыми витязями да богатырями. Как-то решил он к ним пристать да посмотреть на их пляски да шутки. А как вошел он в ту избу большую, так все смолкли да на него глядеть стали, а еще тихо, меж собою, разговор вели, про смерть Траяна да про Родиполка. Более не стал он ходить, чтобы те глаза воинов с укором на него не смотрели. Хоть и не был он виноват, но вину свою чуял. Но то все пройдет, забудется, думал Родиполк горестно.

По месяцу на обещанное слово Траяну решился. «Прощай, малая Мирослава, — думал горько Родиполк, — даст тебе Вехоч-судьбинушка суженого, красна молодца. Будешь люба ему еще больше, чем мне».

Попросился он к князю-батюшке Вениславу в терем. Застал его в светлице, как и опервый раз, за столом дубовым. Он был бледен, совсем сух. Родиполк с поклоном обратился к старому князю:

— Здравья тебе, княже-батюшка Венислав Саввич. Пришел я к тебе с вестью доброй. Хочу Милолику в дружки взять, как и сговаривались.

Князь-батюшка печально посмотрел на него да ответил:

— Хворает она, хворь темная сжигает ее тело младое да красивое.

— Отойдет хворь, я траву заветную знаю! — словно чему-то обрадовавшись, сказал Родиполк.

Старый князь безучастно ответил богатырю:

— Ну, коли хворь отойдет, то твоею дружкою станет.

От тусклого старого голоса князя Венислава странная радость да твердость Родиполка пропали, а только печаль да грусть остались. Но, ободрив себя да вспомнив наставления Ханги-прародительницы, Родиполк стал варить травы. Хоть и говорила Ханга, охая, что Родиполк мягок да нежен, но от своего он отступать не привык. Собрав нужные травы, он стал варить их по особому, бабкиному рецепту с заговорами да шептаньем. Сухую травушку на ясной зорьке Родиполк самоцветным камнем, бабкиным наследием, перетер, в ковш с водой насыпал да, помешивая ложкой деревянной, варил. Варил-то он ее, пока небо светлым не стало. Эта травушка, белозерка, сил девке добавит да дитя нерожденное не погубит, а жизни прибавит. Перелил он серо-зеленый отвар в кувшин глиняный да пошел к батюшке-князю во белые палаты. Поклонившись, рассказал все, как надобно делать, но Венислав отказ дал:

— Ты делал, а потому и давать ты должон.

Родиполк лечил Милолику, как учила прабабка кудесница-ворожка, с добром да словами ласковыми. Поначалу каплю давал, потом одве, а там уж и ложку. Глаза Милолики блестели, и чудилось Родиполку, что хворь-то ее отступает, но на зорьке дня нового все повторялось: она вновь лежала бессилая да слабая в опочивальне своей на кровати. Родиполк говорил с нею, успокаивая ее сердце да дух слабый. После сказал ей все: что дружкою возьмет да дитя малое примет.

— Но дружкой не взаправду будешь, а сестрой мне станешь. Дитя малое растить буду с добром да любовью, как свое.

Милолика отвернулась. Голос ее дрожал да трясся, словно надорванные струны гуслей.

— Траян-то красный молодец мне милее. Люб он мне! А ты, Ротибор, не люб, негож ты мне… — не договорила, на плач сорвалась.

Родиполк стал собираться. Но у дверей опочивальни княжны остановился, опечалился. «Знал-то я все, но слышать не хотел. Молвила бы мне ласково слово милое за спасение свое. Но нет, отвергает меня да принижает. Да нужно ли жизнь свою с княжеской соединять? Не мил я