Семь видений богатыря Родиполка - Анастасия РУТТ

ей, противен. Ну, то и ладно. Ох, судьбинушка, судьба-Вихта милая, направь да наставь меня к пути моему…» Родиполк обернулся к княжне да сказал ей прямо:

— То я знаю все. Но богатырю Траяну перед смертью слово дал, что дружкою тебя возьму. Я-то это слово дал да отпираться не буду.

Княженька Милолика еще пуще заплакала, да так и не ответила ничего. Еще весь месяц лечил Родиполк княжну да словом к ней добрым да милым обращался. Ожила княжна Милолика да духом воспряла, отошла ее хворь.

Через месяц княже-батюшка Венислав готовил свадебку. Стал он — словно мужик молодой, глазами блестел да улыбался. Все суетился. Бегал. Подготавливал все, следил за всем, чтобы было слажено да ладно. Но и наказ дал, чтобы все нравы их да обычаи, от самого князя Радомича, нерушимы были и выполнены. Настоял он на том, чтобы наряды свадебны древни были, чтобы с собою добро и оберег несли. Для наряду своей внученьки особый наказ дал. Хотел-то он, чтобы в нем ее краса блистала, да вся она в обозрении была. Но и чтобы было видно издалека, что Милолика Славовна — княжеского гордого роду, и не любого княжеского, а их, радомичей. Наряд княженьке слаживали одесяток молодых да умелых девиц, а над ними всеми заправляла бабка Ладья, что самая умелая была да нравы радомичей знала. Ладья пышна управляла и одежею для жениха, Родиполка. Сама она с женихом совет не держала, а все с князем Вениславом Саввичем. Выбрал Венислав Родиполку рубаху ярку, как и волосы его красны. Золотом расшили, с камнями самоцветными, с подпоясом широким золото-красным. Поверх рубахи кафтан длинный до колен, без рукавов, с воротом широким, шитым золотом. Штаны широкие красны да белы сапоги нарядны. Сапоги те более всего Родиполку по нраву были. Были они княжеские, золотом расшитые, а по сторонам жар-птицы самоцветные летали. Будто не сапоги, а украса княжеска.

Князь-батюшка Венислав, словно хозяюшка, хлопотал, за всем следил: за убранствами, за украсами да за трапезами, пиршеством. Пир был мал, вовсе не княжеский. На княжеские пиры всех князей-сродников собирали, а здесь были только сродники Милолики, отец да братья. Посреди гридницы поставили стол, покрыли скатертью нарядной да заставили всеми яствами багато. Из-за хвори той, что с Милоликой приключилась, не стали пышной свадебки делать, боялись, что вернется хворь та, одолеет княженьку. Потому наказ дал князь-батюшка, чтобы пир тот малым сделать, от людей да глаз всяких.

За день до свадебки истопили баньку для Родиполка да испарили его. Сам Венислав-батюшка банником был да веничком липовым по сильной спине прохаживался. Да и после, пред самой свадебкой, Родиполку вымыли лицо, руки, ноги. Пришла к нему бабка Ладья да наряженный Венислав. Поставили пред Родиполком младенческое корыто, налили теплу воду. Стал богатырь в воду ту, теплом она его окутала, словно груз с духа его сняла да вину его. Бабка ноги богатыря мыла да все нашептывала:

— Чтобы прошлые тропинки забылись, где другие любушки жили. А нова тропушка одна осталась — к жене своей…

При тех словах вспомнил богатырь Мирославу малу, но тот образ забыть хотел, стал слушать, что та бабка Ладья шептала. Родиполку вытерли ноги, да и обули его в сапоги знатные. После руки держал над тем корытом, да опять стала та бабка мыть их да приговаривать:

— Чтобы забыли те рученьки, кого они прижимали. А к жене своей ласковее да нежнее стали.

Венислав при этом улыбнулся да бороду погладил. Дошел черед и до лица Родиполкова. Бабка стала нахваливать красоту богатыря, а тут и Венислав отозвался:

— Смотри-ка, Ладья, молодца ты мне изведешь! — игриво молвил князь, поглаживая свой седой ус да бороду.

— Что ты, княже! Что ты, княже-батюшка! — замахала бабка руками, словно слова княжьи отгоняла. — У меня-то око не темно. А молодец красень! — прибавила бабка улыбаясь. Умывала Родиполка да приговаривала: — Чтобы ты люб был для жены своей, краше тебя для нее не было.

Не мил я ей, думал Родиполк при тех словах, но возврату нет.

Родиполк собрался, вышел. У большого терема стоял витязь да под уздцы держал его украшену лошадь Синявку. Синявкину гриву сплели в косы, нарядными лентами золотыми повязали княжескими. Ехать к обручнику недалече, за ворота княжеского терема, там и была малая изба писаря-обручника. Но то устои такие были княжеские, чтобы радость ту с народом своим делить да мимо него на лошадях ехать. А народу уже собралось полно! Возле ворот княжеских стояли и мужики, и девки, и молодицы с детишками. Разный люд собрался: и стар и млад. Все-то ожидали: жениха да невесту глядеть будут.

— Вон он! Вон он! Жених младой! Красень! — мужик говорил молодице.

— Не рус! Инородный, что ли? — спрашивала молодица у другого молодца, поднимаясь да вытягивая красиву шею.

— Рус он! Рус! Красень! — отвечали ей на то из толпы.

Родиполк вскочил на лошадь да медленно поехал к избе обручника Егорки. Народ его радостно приветствовал. Мужики шапки подкидывали и что-то кричали, но Родиполк того не слушал. Вспомнился ему Траян младой, белый да мертвый.

Родиполк опервым вошел в хорошую новую избу обручника, а после — в большу светлицу. Было тихо да светло. Окромя Егорки, никого не было. Завидев Родиполка, тот встал из-за большого стола, где уж была приготовлена княжеска книга, поклонился. Сам был кривой да горбатый, с хитрым насмешливым взглядом косых узких глаз. Одет был в темну длинну рубаху да черну шапку. От этого Родиполку стало тяжко да нерадостно. Стали сходиться гости — нарядны, ярки. От красок таких у богатыря закружилась голова, а сам обозлился. Брови свои огненны сдвинул Родиполк да, насупившись, на всех исподлобья смотреть стал.

Из всех приехавших Родиполк узнал только князя Вольху Вениславовича. Тот был радостен, наряжен, горд. Как завидел его Родиполк, так в духе потеплело, стал он спокоен. Снаружи послышались оглушительны крики радостны; народ ликовал. Небось, Милолика едет, подумал Родиполк. И верно: княженька вошла. Родиполк замер от красы такой гордой. Вся она наряжена была, в бело-серебристом платье, золотом расшитом, до самых пят. Коса ее темна, широка, по спине прямой ложилась. Смотрела на всех гордо, по-княжескому, сверху высоко. Не бросила тот гонор, даже когда тяжко ей. Но оттого еще краше стала, словно краса Вьюжница с кожею белой. Стала она возле Родиполка. Не взглянула на него, не улыбнулась, не миловалась. Не рада тому, не рада… Всю ночь слезы лила, приметил Родиполк, глядя на Милолику да на глаза ее красные. Последним пришел княже-батюшка Венислав, радостный, сияющий.