А&В. Бабочка - Tais

— Нет.

— Почему? Испугался, что отошьют? — Как ни странно, в этом вопросе издевки слышно не было.

— Да нет. Просто меня не пустили за кулисы. И контактов даже не дали, прикинь!

— Жаль. Но ты не сдавайся. Узнай, может еще есть спектакли с ее участием.

— Да бесполезно, — отмахнулся Ли и быстрым глотком допил свой напиток, грохнул стаканом по столу и заказал еще.

— Это чего это вдруг?

— Видел я ее тут недавно в кафешке. С типом каким-то за столиком сидела.

— Ну и что? Может, они друзья или вообще родственники.

— Родственники? Друзья? В кафешке вечером вдвоем да?

— Ты себя накрутил. Ты не знаешь, кто они, что там делали и вообще…

— Типок этот был вдвое старше нее и одет просто шикарно. Дороженный костюм, шляпа эта, телефон стоимостью с автомобиль. Папик это был, точно тебе говорю! А даже если не папик, то все равно она — птица не моего полета. Слишком красивая. Еще и сплетен о ней в блогах пруд пруди, будто парней у нее целый гарем и выбирает она кого побогаче.

— И это правда?

— Да мне почем знать-то? Но я не удивлюсь, если она реально хочет на самый верх добраться, попрыгав по чужим кроватям. В шоу-бизнесе, говорят, только так и делается. Мне же девушка попроще нужна. Без всяких там звезд.

— Тут ты прав. Тебе действительно нужна дама более приземлённая.

— Какая-какая? Типо невысокая?

— Да нет же! Приземленная — это…

Внезапно Дэн встал со своего места и схватил висящую на спинке стула куртку.

— Ты куда? — спросил Бастер. — Прости. Мы тут заболтались, тебе и слово вставить не даем. Мы не хотели. Оставайся.

Но Дэн слушать не стал, мгновенно надев куртку, выскочил на улицу.

— М-да. Нехорошо как-то получилось, — изрек Бастер, смотря ему вслед.

Тварь дрожащая или право имею

«Убью! Убью! И шлюху эту. И папика ее. Прикончу тварей!».

Он почти бежал, по пути раз за разом набирая ее номер, слушая безжизненные гудки на том конце, после которых робот с таким неумело подделанным женским голосом говорил: «На данный момент абонент не может ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте свое сообщение после звукового сигнала». И тут же он гневно нажимал на сброс вызова. Звонок — гудки — сброс. Звонок — гудки — сброс. Снова и снова. В голове рисовались яркие картины, она сверху, стоны, ее волосы струятся, болтаются в такт движениям. Он ласкает ее грудь морщинистыми руками, она извивается в наслаждении, трясется от удовольствия, смотря прямо в глаза Дэну. Быстрее. Быстрее. Он спускает в нее, шумно выдохнув. Она остается на нем какое-то время, делает пару завершающих фрикций и, довольно улыбнувшись, встает с него. По ее бедрам тут же потекло семя. Омерзительно до тошноты. Кулаки Дэна сжаты, дыхание прерывистое глубокое, челюсти сомкнуты так плотно, что кажется, будто зубы сейчас повылетают.

Он ударил кулаком металлическую дверь подъезда, она в ответ лишь глухо ухнула. Он набрал номер ее квартиры на сенсорной панели, и раздался гудок. За ним второй и третий. И ничего. Трубку не снимали. Отчаявшись, он ударил домофон снова. Конечно, это ничем не помогло, лишь жгучая боль обдала кисть, подлив только масла в огонь. Боль разозлила его еще сильнее, и он начал молотить дверь, не останавливаясь, рыча словно бешеное животное. И бил пока руки не разодрал в кровь, а сил даже поднять их больше не осталось. Поверженный куском металла он вернулся домой. А там напился до беспамятства.

Утро встретило его дичайшим похмельем и ноющей болью. Посмотрев на свои кисти, окрашенные в красно-синие оттенки, он сморщился и издал стон. Слушаться руки не хотели, будто два куска дерева, такие же негнущиеся и твердые. Не спеша, он поднялся с кровати и побрел в ванну. Стало немного легче, когда он опустил два опухших отростка, которые в нормальном состоянии он называл руками, в ледяную воду. Временное, короткое облегчение. Вскоре кожа вспыхнула новой едкой болью, будто по ней прошлись раскалённым прутом. Поскуливая, он старательно принялся смывать с рук запекшуюся кровь и грязь, умылся, вытерся полотенцем и обработал руки обезболивающим кремом. Вскоре кожа рук начала неметь, ослабляя боль, но почему-то от этого ему стало еще поганей. Он присел на край ванны, распростер свою голову к потолку и зажмурился. «Беспомощный ни на что не способный тупой скот — вот кто я» — пронеслось у него в голове.

Злиться, бить все вокруг, орать и ненавидеть себя можно сколько угодно, но это ничего не меняет. Он ничего не может сделать. Жалок и слаб. Если то, что сказал Ли полная правда, то… Он — не соперник мужику с туго набитым кошельком. Что он может ей дать? Секс и ласку? Ха-ха. Тот мужик даст это и в придачу бабки. Может даже купит ей квартиру или машину, а, может, вообще устроит карьеру, кто его знает. И все эти «люблю» ничего не значат. И никогда не значили. Очень приятно говорить о любви, когда никого лучше нет на горизонте, но как только появляется, вся любовь куда-то испаряется, забываются эти жаркие признания, страстные ночи и красивые слова о любви до гроба. Прошлое отметается, как ненужная и мешающая деталь. Чувства чувствами, но деньги это деньги. Все люди без исключения меркантильны, а те, что это скрывают, еще и двуличны, думал он. А потом: «думаю, нам лучше расстаться», «отношения уже не те», «дело не в тебе» и прочие глупые оправдания. Скоро и она ему скажет что-то подобное.

И что же делать? Смириться? Жить дальше? Разве это возможно? Как жить, зная, что кто-то другой ласкает ее? Но что прикажете с этим делать?

«Слабый бесполезный тупой скот» — вновь пронеслось в голове. — «Глупый Бета».

Какое-то время он еще пялился в потолок, чувствуя себя полностью раздавленным, выброшенным на свалку, словно использованный презерватив. Но потом в голову пришла неожиданная мысль. Лицо его просветлело, глаза округлились. Точно же! Решение все это время лежало на поверхности. Такое простое. Он встал с края ванны и подошел к зеркалу. На него посмотрел симпатичный, но сильно измотанный юноша. Сероватый цвет лица, мешки под глазами, грязные непричесанные волосы. И ядовитая надменная улыбка от уха до уха. «Альфа я или Бета? Тварь я дрожащая или право имею? Кто проводит черту, отделяющую одно от другого?», — думал он, усмехаясь. Раб может стать хозяином. Скотина — превратиться в пастуха. Он вспомнил, как беспомощно барахталась его мать в ту