Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

ребят планирует идти на концерт группы «Пурген», и вряд ли на Чистых прудах соберётся большая компания, однако больше идти мне было всё равно некуда.

Каждый человек стремится быть там, где он чувствует себя увереннее и спокойнее, с теми, кто принимает его и с кем он может чувствовать себя важной частью чего-либо. Правда, этому чувству в тот день мешало желание скорее опорожнить свой мочевой пузырь, который раздулся до неимоверных размеров, наполненный влагой цвета лучей восходящего солнца. Ситуация усугублялась погодой: стоял первый по-настоящему холодный осенний день, и расплавленное золото рвалось из меня в окружающий мир.

Поскольку у фонтана я не обнаружил никого из своей компании, а возвращаться к МакДональдсу было бы слишком долго, мне показалось разумным зайти в переулок, чтобы пролить солнечный свет на хмурую действительность московских дворов. Я нырнул в Большой Харитоньевский переулок, а оттуда сразу свернул в Гусятников, – он был поуже, да и людей там было не видно.

Я уже приметил укромный угол, которому решил незамедлительно вверить всё, что имел сообщить, однако, подходя к нему, заметил метрах в пятидесяти огненно-рыжие волосы, которые, словно корона, венчали стройную фигуру, беспечно идущую в моём направлении. В этой фигуре я немедленно узнал Настю. И в этот момент я забыл, зачем свернул в Гусятников переулок, забыл о своей необходимости, о ребятах, которых хотел увидеть, забыл о Андрюше Савельеве и похоронах и пошёл ей навстречу.

Увидев меня, она вытащила наушники, на её лице сверкнула улыбка.

– Привет, – скромно произнёс я.

Мне хотелось сказать что-нибудь оригинальное о неожиданности нашей встречи, но остроумие куда-то делось, и ничто не приходило в голову.

– Привет, Василий, – её ультрамариновые глаза смотрели так тепло и умиротворяюще, что я сразу ощутил, как ко мне возвращается уверенность в себе. – Действительно, неожиданная встреча.

– Неужели я так громко думаю? – улыбнулся я.

– Достаточно громко, чтобы я услышала.

– Стало быть, у тебя очень тонкий слух.

– Или ты достаточно красноречив.

– В таком случае, мне следует быть осторожнее в мыслях.

– Постарайся просто быть в них честным, – под её проницательным взглядом я стоял, словно голый и безоружный. Но в нём было столько теплоты и добра, что я и не думал о том, чтобы прикрыться. Мне не требовались доспехи, забрало и щит. Я мог быть собой и не бояться быть осмеянным или непонятым.

Тогда, разумеется, я не думал об этом, но именно это я почувствовал в тот момент.

– Весьма промозгло сегодня, – отметил я.

– Ты можешь сделать мне одолжение? – спросила она.

– Одолжение – слишком мелко. Может, подвиг? Убить дракона или спасти из башни? – предложил я.

– Может, начнём с того, что ты позволишь угостить тебя кофе? – произнесла Настя.

– Джентльмен не в праве…

– Отказать даме, когда она просит об одолжении? – рассмеялась она. – Мне было бы это очень приятно.

– Разве что ты настаиваешь.

– Я не настаиваю, Василий. Я прошу.

Это было сказано без претенциозности, как бы в шутку, но в этих словах, этом тоне и во всей её манере общения было нечто столь обезоруживающее, что я не имел никакого желания сопротивляться. Тем более Анастасия предлагала мне пойти выпить кофе. По дороге на поинт я мельком подумал, что было бы неплохо, если бы там оказалась она. И вот мы случайно встретились, и она без ненужных слов меня пригласила. У меня в кармане не хватило бы денег, чтобы угостить её, но она сама предложила меня угостить.

Когда мы вошли в кафе, я учтиво помог ей снять куртку и повесил её на вешалку, разделся сам и затем, извинившись, оставил её наедине с меню.

– Коль скоро ты хочешь меня угостить, я полагаюсь на тебя в выборе кофе, поскольку уверен в твоём вкусе, – беззаботно обронил я и под аккомпанемент её улыбки поспешил в туалет.

Пока я мыл руки, мне пришла в голову мысль, что с моей стороны было чертовки невежливо сразу бежать в туалет, но если бы я этого не сделал без промедления, то имел бы ещё более бледный вид. Едва ли её мог бы прельстить принц в сияющих доспехах и пожелтевших панталонах.

Нацепив на себя маску непринуждённости, которую я весьма старательно наладил перед зеркалом в туалете, я вернулся в зал, где она спокойно ждала моего возвращения. И стоило мне опуститься в удобное кресло, маска слетела, представив меня в широкой и весьма глупой улыбке. Но я почему-то не чувствовал себя глупым или смешным, привычная неловкость внезапно куда-то делась, я словно был в каком-то старом романтическом фильме, где герои зашли выпить кофе и поболтать о мелочах, оставив за скобками самое важное.

– Прекрасно выглядишь, – констатировал я.

– Спасибо, – произнесла она, и в этом ответе не было ни отрицания очевидного, ни кокетства, но чувствовалась радость от того, что я обратил на это внимание.

– Наверно, ты часто это слышишь.

– Не настолько часто, как ты думаешь. И отнюдь не всегда так приятно это слышать.

Меня удивляла её откровенность и непринуждённость, с которой она демонстрировала своё расположение. В любой другой ситуации я предположил бы подвох, но здесь его не было. Всё было как-то неожиданно просто. Меня посетила мысль, что она, возможно, считает меня не тем, кем я являюсь.

– Я должен сделать признание, – неожиданно для себя сказал я. Настя в ответ моргнула, словно приглашая к разговору. – Я учусь в школе.

– Это хорошо, – улыбнулась она. – Там есть, чему научиться.

– Ну, это отнюдь не та школа, где есть, чему научиться, – заметил я.

– В любой школе есть, чему научиться. И ведь это не только предметы, которые ты изучаешь. Вопрос лишь в том, насколько ты открыт для учения.

– Тебя это не смущает? – поинтересовался я.

– Нисколько. А должно?

– И тебе интересно общаться со школьником?

– Я общаюсь не со школьником, Василий. Я общаюсь с личностью, которая мне интересна.

«Как же так? – недоумевал я. – Что в моей личности могло привлечь её? Мне же всего шестнадцать, я живу с родителями, которые издеваются надо мной, а я ещё слишком несамостоятелен, чтобы от них уехать. У меня нет ни работы, ни денег, ни квартиры, ни увлечений. Я отнюдь не крутой парень, не обольститель женщин, – я далеко не тот человек, каким хотел стать в шестнадцать, когда мне было шесть лет. Человек, который смотрел на меня из зеркала пять минут назад, отнюдь не вызывал во мне и капли того восхищения, которое вызывала Настя. Так как же тогда могло получиться, что я ей интересен? Быть может, дело не в том, что я ей нравлюсь, но в том, чтобы общаться с человеком иного мировоззрения – для концентрического развития?»

Я уже был готов утвердиться в мысли о том, что я для Насти не более чем любопытный предмет, который ей интересно изучить, однако её взгляд мешал мне прийти к такому выводу.

– Ахиллес или Гектор? – внезапно спросила она.

– Одиссей, – ответил я. Серьёзное выражение на её лице сменилось улыбкой, хотя она лишь слегка прищурилась. Удивительно, подумал я, заметив это: улыбаться одними глазами. Но в слух продолжил другое: – Но если выбирать между предложенными вариантами, то, разумеется, Гектор.

– Почему?

– Потому что, в отличие от Ахиллеса, Агамемнона и Менелая, он настоящий герой.

– Неужели? – произнесла Настя не из несогласия, но как бы приглашая меня развить свою мысль. – А что есть настоящий герой?

– Герой – человек, который поступает правильно. Вне зависимости от обстоятельств, идёт своим путём и не предаёт своих идеалов. И Гектор – герой. Он не вернул Елену в Спарту, когда понял, какое зло для полиса натворил Парис, не отдал брата на растерзание Менелаю, хотя того и требовал обычай, не отказался от боя с Ахиллесом, хоть и понимал, что падёт в этом поединке. – В начале я говорил медленно, тщательно подбирая слова, но, видя, с каким интересом меня слушает Настя, я с каждым словом говорил всё увереннее и увереннее. И я продолжал развивать свою мысль: – Гектор герой уже потому, что он сражается за свой город, за своего отца, за своего брата, за Андромаху и Астионакса. А за что бьются ахейцы? Агамемнон – за власть над всеми полисами Греции, Ахиллес – за славу, а Менелай – за месть. Ахейцы, за исключением Одиссея, алчут того, что им желанно. Гектор же защищает своё по праву. Он выходит сражаться с Ахиллесом, величайшим воином, которого окунули в реку бессмертия. Он, смертный