Лют - Дженнифер Торн

напрашиваясь на лесть, но, может быть, вы как раз такая. – Он сглатывает. – Может, я и начну питать к вам неприязнь. Господи помилуй, Нина, дайте мне повод невзлюбить вас!

Нина. Он назвал меня по имени. Произнес его как заклинание, и его взгляд, наконец-то пересекшийся с моим, совсем не холоден. Глаза Мэтью – большие, печальные, немигающие и светятся теплом, будто свечи. Он словно бы готов опуститься передо мной на колени. Молитвенно, благоговейно. Представляю Мэтью Клера стоящим на коленях – голова склонена, уста разомкнуты. Боже, ну и картинка! Внезапно каждая клеточка моего тела начинает вибрировать.

Он гораздо опаснее, чем мне казалось. Я размышляла об этом не один год и все это время заблуждалась, так почему же продолжаю размышлять? Я думаю о Мэтью, когда его нет рядом, ломаю голову, вспоминаю обмен взглядами, ищу ответы. В его присутствии мне страшно, а когда он удаляется, становится еще жутче. При встречах я краем глаза слежу за ним. Проходя мимо, оборачиваюсь вслед. Я убеждала себя, что причина в моем страхе перед Мэтью, но чувствовать страх и чувствовать человека – вещи совершенно разные. Я чудовище. И у меня захватывает дух.

– Хорошо, – говорю я.

Он снова смеется, но на этот раз смех звучит как признание проигрыша. В нем слышится нотка обреченности.

– Ну да. Ладно. Ясно.

Не сговариваясь, мы оба идем дальше, он впереди, я сзади. Мой взгляд нацелен на фигурный фронтон над высокими парадными дверями особняка. И хотя я заставляю себя не смотреть на Мэтью и удерживаю его лишь на периферии зрения, но все равно чувствую каждый его шаг, ритм и амплитуду движения. Одновременно у меня возникает странное ощущение вертиго: мир как будто накреняется.

То же самое я испытала семь лет назад, когда познакомилась с Хью и сочла, что это всего-навсего приятное волнение вкупе с морской качкой. Меня с первой встречи физически потянуло к Хью, уже тогда – в кабинке сумрачного, мерцающего огоньками салона и после в его каюте, куда он вошел вслед за мной, полностью сознававшей, чем мы займемся дальше. Я как будто соскальзывала с края мира. Лишь позже я поняла, что палуба уходила у меня из-под ног отнюдь не из-за качки. Мое тело раньше меня почувствовало, что я на пороге перемен.

Мэтью не похож на Хью, совсем не похож. Мой муж – воплощение гладкости, Мэтью – сплошные зазубрины. Сдержанность и пыл. Камень и дерево. А я – всего-навсего хлипкий цветок, гнущийся от ветра. Стоп.

На лужайке я протягиваю руку к Мэтью – просто легкий жест, чтобы его придержать, однако он изумленно смотрит на мои пальцы, и я опасливо оглядываюсь на дом, надеясь, что нас никто не видит.

– Мы все-таки устроим ужин, – говорю я. Мэтью кивает, затем прищуривается. Ковыряет гравий носком сапога, вскидывает глаза.

– Вы интересовались Энди Бланшаром.

– А. – Растерянно моргаю. – Да.

Младший сын Тима. Как вы уже догадались. И, как верно подметили, мы втроем были друзьями. Сколько себя помню, все делали вместе. – Мэтью кривится, как будто в рот попало что-то горькое. – В наш первый День «Д», когда мы уже подросли настолько, чтобы в нем участвовать, сознавать происходящее – не знаю, как правильно выразиться, – нам всем было по семь лет. Энди был чуточку старше, чуточку храбрее. Любил, что называется, пофорсить – учитывая детский возраст, конечно. – Мэтти расплывается в улыбке, тихонько смеется сам с собой. – Он… Непонятно, что на него нашло, только ему взбрело в голову покататься на велосипеде по вересковой пустоши. Горланил на весь остров, звал нас с собой, но Хью не сразу сумел улизнуть из Олдер-хауса, а мне и пробовать не стоило. Мама слишком за меня боялась. В моем детстве в День «Д» мы даже не ели, только по глоточку пили холодную воду, читали книжки, играли в карты, а когда церковный колокол возвещал полночь, укладывались спать. В общем, тело Энди обнаружил Хью. – Мэтью трет лоб, плечи приподнимаются – он делает глубокий вдох. Я жду, затаив дыхание. – По всей вероятности, велосипед наскочил колесом на ухаб. Энди отбросило в сторону, он сломал шею. И умер – вот так просто. Лицо у него позеленело, как потом сказал Хью. Карманы были набиты конфетами, он – Энди то есть – вез их, чтобы поделиться с нами, из-за этого козы обступили его и теребили за штаны, пытаясь добраться до сладостей, и Хью стал их лупить. Он был в шоке – видимо, решил, что это они убили Энди, – и голыми руками порвал глотку одной из них. Весь в крови, он вернулся в деревню и несколько недель после этого ни с кем не разговаривал, даже со мной. Он и со мной об этом молчал. Даже имени Энди ни разу не упоминал. Мэтью дергает подбородком.

Я знаю, почему он сбегáл. Мы все знаем. Мы переживаем то же, что и Хью. У каждого есть похожие истории, вот в чем правда. Первый увиденный труп, первый раз, когда День для тебя становится реальным, – такое не забудешь. Но роскошь использовать кучу гребаных предлогов есть только у Хью. То он сдавал экзамены, то опоздал на поезд, то не мог приехать из-за болезни или жуткого похмелья. И, возможно, в прошлый раз причина, как говорит Салли, действительно была: возможно, ему было предназначено встретить вас и привезти сюда, на остров. – Я вспыхиваю, однако Мэтью уже не смотрит на меня, а разглядывает свои пыльные сапоги. – Но, видите ли, в тот, прошлый раз лорд Тредуэй сказал Хью, что если он сбежит, то назад ему путь заказан. Мол, уедешь – домой не возвращайся. Так и сказал прямо при всех в «Голове датчанина». И что же сделал Хью? Примчался обратно, как только узнал о смерти отца, и даже не подумал попросить прощения. Он убежден, что имеет право на все блага, которые дает остров, а жертвоприношение его не касается, и меня это достало. Я устал находить ему оправдания. С трудом вдыхаю. Это все, что мне остается. Как многого я не знала. Того, что Хью расстался с отцом в ссоре. Что он и раньше пропускал День «Д», что с тех пор, как погиб Энди, Хью всякий раз находил поводы уехать с острова на это время. И вообще – что был такой Энди, был и умер. Такое ощущение, будто волны сбивают меня с ног, а я стараюсь удержать равновесие.

– Я скажу в деревне насчет ужина. – Мэтью проходит мимо меня и, прежде чем я успеваю открыть рот, удаляется по гравийной подъездной дорожке.

Я остаюсь одна. Домой