Нарты. Эпос осетинского народа - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания

Но дом его еще не так был близок,

Когда он был смущен собачьим визгом.

При свете дня иль в беспросветном мраке

Всегда тревожен визг и лай собаки.

И вот тропой давным-давно знакомой,

Как зверь к берлоге, кинулся он к дому

И, очутившись на своем пороге,

Застыл у двери в горестной тревоге.

Он не услышал ни возни, ни пенья

Своих мальчишек резвых, как олени.

«Чтоб вы пропали, — буркнул он ворчливо, —

Как без присмотра бросить дом могли вы?»

Вошел он в дом, искал детей напрасно,

Но вот решил он подкрепиться мясом.

Взял фыдис он и опустил в котел,

Но даже кости мелкой не нашел.

Пар, что вздымался над очажной цепью,

Дразнил его, и он сказал свирепо:

«О, чтоб шататься вечно вам без крова!

Как вы могли одни сожрать корову?»

Но, в угол заглянувши на мгновенье,

Остановился он в оцепененье.

Заметил он мешок от крови красный,

Все понял сразу нарт Сырдон несчастный.

И выпал фыдис из разжатых рук,

Вмиг исказилось все лицо от мук.

Сырдон собрал куски трех мертвых тел,

В последний раз на них он посмотрел.

Очажный камень стал плитой могилы,

Детей своих под камнем схоронил он.

Но одного из сыновей десницу

Себе оставил, чтоб всю жизнь томиться

За то, что сам обрек детей на гибель.

И на деснице мертвой, на изгибе,

От кости лучевой до плечевой,

Из кос покойной матери родной

Он натянул двенадцать волосков.

И был фандыр излюбленный готов,

Фандыр из кости собственного сына,

Где струны — материнские седины.

И в первый раз во всем огромном мире

Над трупами сыграл он на фандыре.

И полилася песнь его живая,

Отцовское мученье изливая.

Растрогал так он нартовские души,

Что вся окрестность пенье стала слушать.

Всю глубину своей безмерной боли

Он отдал ветру и родному полю.

От боли той, из сердца исходящей,

Заплакали и звери в темной чаще.

Не знал Сырдон, как хист погибшим справить,

И он решил их песнею прославить.

Но вот Сырдон, оплакивая горе,

Покинул дом, и на ныхасе вскоре

Он заиграл на горестном фандыре

И так запел, как не певали в мире.

Кто не был в сердце хоть однажды ранен,

Тот не поймет сердечного терзанья.

И слушала земля его с тоскою,

Роняло слезы небо голубое,

На ветках птицы смолкли от печали,

И на цветах уж пчелы не жужжали.

И плакали, забывши все на свете,

Мужья и жены, юноши и дети.

И, истомившись от своих страданий,

Поняв значенье тяжких испытаний,

Сказали нарты бедному Сырдону:

«До нас дошли твои глухие стоны,

Ты наш по крови, и во имя мира

Будь вечно с нами со своим фандыром!

Ты изобрел фандыр, рожденный мукой,

Пусть внемлет мир его волшебным звукам!

Ты весь народ потряс своим страданьем,

Живи средь нас, будь нашим упованьем!

За наши боли ты скорбишь душой,

Где ж быть тебе, как не в семье большой».

В народной памяти навек осталось

Сырдона имя, пробуждая жалость.

И вот с тех пор известна стала в мире

Игра Сырдона на его фандыре.

СОЗЫРКО И КАРАДЗАУ

Зимою лютой нартовский народ

Терпел немало всяческих невзгод.

Ночами часто злые ветры выли,

Поля полны глубоким снегом были.

В ту зиму гордым скакунам пришлось

От голода есть собственный навоз.

Погиб еще недавно скот рогатый,

А ныне гибнет и табун богатый.

И на ныхасе нарты в дни печали

О бедствии народном рассуждали:

«От голода пропал наш скот рогатый,

Падет, должно быть, и табун богатый.

Как без коней свершать нам дальний путь?»

Тогда Сырдон решил их обмануть.

Нашел он где-то средь отвесных скал,

У теплого источника фасал.

Большой пучок сорвал и напоказ

Торжественно принес он на ныхас.

С насмешкою сказал он: «Что случилось?

Иль в головах у нартов помутилось.

Табун ваш погибает, вы ж — в покое.

А рядом пастбище лежит большое,

За Уарыппом, где берет начало

Большая степь, покрыто все фасалом.

Там есть, должно быть, и другие травы.

Где ваш табунщик? Удивляюсь, право.

А, впрочем, нечему и удивляться,

Табунщики чужой земли боятся».

Созырко был обижен этим словом,

Он тотчас же от крова и до крова

С таким призывом по селу прошел:

«Кто только знает в конном деле толк,

Пусть смело выгоняет лошадей

На пастбище, в табун наш поскорей».

Обрадовались нарты, как бывало,

Своих коней сгоняли исхудалых.

За дело нартов принимаясь пылко,

Весь свой табун собрал тогда Созырко,

И двинулся за Уарыпп он смело.

Глаза слепило от сугробов белых.

Созырко гнал табун свой исхудалый,

И пастбище увидеть ожидал он,

Но даже травки не было в помине,

Лишь снег кругом, да лед, как небо, синий.

Нарт изнемог, замерз, проголодался,

И лишь тогда он только догадался,

Что он обманом завлечен был в горы.

Но возвращаться он считал позором,

Он вел табун, на голод обреченный.

Снег разрывал и проклинал Сырдона.

Когда листву под снегом находил,

То ею он своих коней кормил.

А в это время нарт Сырдон лукавый

Быстрее ветра мчался к Карадзау.

Уже давно он слышал от людей,

Что тот был всех богатырей сильней.

Силач заметил всадника со склона

Горы крутой и встретил благосклонно

Немедленно освежевал барана

И приготовил сам шашлык румяный

Но, несмотря на ласковый прием,

Сырдон не шел в гостеприимный дом.

И Карадзау молвил: «Что с тобою?

Иль стол мой слишком скуден для героя?

Иль горькая беда стряслась с тобой,

Что чаши не касаешься рукой?»