Синева - Майя Лунде

Все, что делает их похожими. Со мной что-то не так.

Остановись.

Я не остановился.

Это все равно что драться.

Не думать.

Думать обо всем.

Мои пальцы прикасаются к коже. Чужое тело прижимается к моему.

Только бы это не заканчивалось.

Только бы это закончилось.

Только бы кто-нибудь прекратил это.

Звуков мы не издавали. Лу спала. Драка не стихала, но была далеко, крики становились громче и стихали.

Звуки они взяли на себя. Их звуки стали нашими.

Маргерита была худощавая и подтянутая, и лишь живот выделялся. Между пупком и лобковыми костями виднелись отметины. Растяжки.

Там, у нее внутри, кто-то жил – кто-то, кого с ней больше не было.

Я провел пальцами по растяжкам. Спросить бы, но я не стал.

Надеялся, она скажет что-нибудь.

Я погладил растяжки. И она отодвинула мою руку – в первый и единственный раз.

Сигне

Помнишь, Магнус, как ты узнал, что я беременна?

Мы вернулись в Берген, зажили обычной жизнью, и так прошло несколько недель. Было лето, мы работали, вставали рано, с девяти до четырех убивали время на работе и говорили о том, что быстрей бы осень и учеба. Дома, в Рингфьордене, события тоже развивались: я почти каждый день разговаривала с папой, и он сказал, что все уже вот-вот начнется, в дело вмешались две природоохранные организации национального уровня, и на этот раз мы поднимаемся. Туда приедут из Бергена, из Осло, о Рингфьордене говорят защитники природы со всей страны.

Тем летом я подрабатывала в столовой и как-то вечером, когда возвращалась домой, впервые заметила это, поднимаясь по лестнице: грудь как-то необычно налилась, и с каждым шагом я ощущала тяжесть, чувствительность, как перед месячными, но сильнее. Кстати, когда они в последний раз у меня были – четыре недели назад, нет, пять, на прошлой неделе должны были начаться.

Я отперла дверь, в квартире тихо и темно. Не включая свет и не разуваясь, я направилась прямо в ванную.

И лишь в ванной я зажгла светильник.

Я встала перед зеркалом, задрала свитер и майку. Такой неприятной тяжести у меня прежде не бывало, грудь словно требовала поддержки, неужели теперь придется лифчик носить, ну уж нет, лифчик – это для старух и домашних клуш.

Я выглядела, как прежде, все было таким, как раньше, и тем не менее что-то изменилось. И зажав под мышками свитер, рассматривая свое залитое холодным светом отражение, я почувствовала и другие симптомы. Те, что появились несколько дней назад, – усталость, чрезмерное слюноотделение, зарождающаяся тошнота.

Я стояла перед зеркалом, зажав под мышками край свитера, светло-зеленого свитера, мои согнутые руки в зеркале походили на крылья, и я вдруг осознала, что жду ребенка, и мне сделалось так легко, мои руки – крылья, я могу взлететь, однако я сомневалась, что у меня хватит смелости.

В тот вечер мы встретились у меня, я попросила его прийти, мне хотелось остаться здесь, в моей безликой съемной комнатушке, а не в его квартире.

Магнус заметил, что я притихла, и я почти сразу же обо всем ему рассказала.

– Похоже, я беременна.

Он так обрадовался, что сперва дар речи потерял. А потом спросил, уверена ли я.

– Уверена? – переспросила я. – А уверена – это, по-твоему, как?

Магнус рассмеялся, вскочил и подпрыгнул, потом стащил меня с кровати и так крепко обнял, что даже приподнял меня и протащил несколько шагов, но тут же опомнился.

– Прости, я и забыл, что у тебя там кто-то сидит.

– Если там вообще кто-то есть.

– Если? Так это уже точно?

– Думаю, да. У меня организм никогда таких сбоев не давал.

Он положил руку мне на живот.

– Это просто оплодотворенная клетка, – сказала я.

– Нет. Это ребенок. Наш ребенок. Как думаешь, это мальчик или девочка?

– Так далеко я не загадывала.

– Сигне!

Он снова рассмеялся – громко, непривычным и очень счастливым смехом. Потом он наклонился, поцеловал меня и потянул на кровать.

После мы лежали бок о бок, и Магнус гладил мне лоб и щеки.

– Сигне. Мне кажется, тебе надо ей позвонить.

Я повернулась к нему.

– Кому?

– Сама знаешь.

– Прямо сейчас?

– Дочерям нужны матери. Особенно когда дочь сама готовится стать матерью.

– Я пока не думаю о том, что стану матерью.

– И тем не менее ты ею станешь.

– Пока рано об этом говорить.

– Позвони ей.

– Если мне что и нужно, так это освободиться от собственного детства. – Я уткнулась носом ему в плечо.

– Делать вид, будто его не было, – начал Магнус, – не значит освободиться от него.

Он осторожно высвободил руку и попытался поймать мой взгляд.

– Я не стану ей звонить, – сказала я.

– Ты росла семье, где царила вражда, но это вовсе не означает, что тебе тоже надо враждовать, – сказал он.

– Ты чего, психолог?

– Я твой жених.

– Но ты считаешь, будто мне пора к психологу.

– Не знаю… Возможно. А сама-то ты как думаешь?

– У меня нет времени на психоанализ.

– Сигне, я же не отправляю тебя к психологу – просто позвони домой…

– Два раза в неделю по три часа лежать на кушетке… У меня нет времени. И денег. К тому же я больше доверяю бихевиористам. Я как крыса. Я усвоила, что от общения с мамой одно расстройство. Вывод: надо держаться от нее подальше.

– Ты не крыса.

– Она – решетка под током. Когда я касаюсь ее, меня бьет током. И хватит из себя Скиннера строить.

– Никого я из себя не строю.

– Зато так и норовишь вернуть меня в лабораторию.

Я вывернулась, легла на спину и уставилась в потолок – облупившийся, пожелтевший от сигаретного дыма и ветхости.

– Надо бы покрасить, – сказала я.

– Что?

– Потолок.

– Зачем?

– А зачем обычно потолок красят?

– Не уводи разговор.

– Вопрос закрыт. Причем для себя я его закрыла много лет назад.

– Ты что, потратишься на то, чтобы красить эту убогую каморку?

– Хозяин наверняка возместит.

– Но мы же не станем тут жить?

– Почему? Это дешево.

Магнус рассмеялся.

– Со временем здесь станет тесновато.

– Пока еще у меня внутри всего лишь оплодотворенная яйцеклетка.

Я снова повернулась к нему, но замерла… Хватит, Сигне, ты же знаешь, чего он хочет, и он тебя любит, зачем ты дергаешь его, чего прицепилась?

Я тихо засмеялась, показывая, что это шутка, и обняла его.

Но он меня обнимать не спешил.

– Пожалуйста, называй его как-нибудь иначе, – сказал он.

– Ладно.

– Ладно.

– Прости.

– И хорошо бы тебе позвонить Ирис.

Ирис. А не твоей матери.

– Лучше я буду на кушетке у психотерапевта по шесть часов в