Последний, кого ты любила - ЛДжей Эванс

наконец провалилась в сон, мне снился Мэддокс. Его руки. Его губы. Его прощение.

Во сне мы были вместе, потерянные в этих прекрасных, наполненных покоем и безопасностью мгновениях. Я не знала, жива ли я или нашла своё небо.

Проснуться было мучительно. Я была одна, а все проблемы, что окружали меня накануне, никуда не делись. Я ненавидела это. Я хотела снова вернуться в тот сон, в это счастье, и забыть обо всём.

Но вместо этого я встала, потянулась и отправилась в гостевую ванную, приняла душ, переоделась в джинсы и голубой свитер. Нужно было заняться стиркой — вещей уже почти не оставалось.

Я слишком долго стояла перед зеркалом, раздумывая, что сказать Мэддоксу, когда снова его увижу.

Вчера, когда я вернулась в комнату, мне казалось, что поцелуй был ошибкой. Что это просто сдерживаемые эмоции, которым мы дали волю — выплеснули через губы, через руки. Но после сна… После сна я снова хотела этот рай.

Я вышла из комнаты, неуверенно ступая по полу. В воздухе витал запах кофе и корицы. И звонкий девчоночий смех. Что-то внутри меня сжалось. Я снова захотела того, чего никогда раньше не хотела… пока не вернулась в Уиллоу Крик.

Когда я вошла на кухню, Мила сидела на табурете у острова. Её волосы были заплетены в две длинные французские косы, а на ней были свитер, джинсы и резиновые сапожки, которыми она барабанила по шкафчику, размахивая ногами. Она смеялась с кем-то по другую сторону кухни — с кем-то, чьё лицо было мне знакомо, но кого я не могла сразу вспомнить. И это был явно не Мэддокс.

— Вот и она. Доброе утро, — сказала женщина.

Она была уже немолодой, с тёмно-коричневой кожей, морщинками у глаз и рта и с проседью в густых чёрных волосах, скрытых под платком, покрытым рисунками из мультяшных индюшек.

— МакКенна! — Мила соскочила со стула и бросилась ко мне, обхватив мои ноги в крепком детском объятии — так же, как сделала вчера.

Я наклонилась, осторожно обняв её в ответ, но мои кулаки сжались, а зубы впились в щёку изнутри. Горло сдавило, в груди разлилась боль. Её объятия были такими лёгкими, такими искренними… Слишком похожими на те, которые когда-то дарил мне её отец. И это снова отправило меня в прошлое.

* * *

Я свалилась с турников на школьной площадке — локоть был разбит и опух. Медсестра подозревала, что я могла отколоть или сломать кость — травма, за которую, на этот раз, я действительно была ответственна сама. В школе позвонили маме, и она ворвалась в кабинет, растрёпанная, в мятой одежде, жуя жвачку, чтобы заглушить запах алкоголя.

— Где мой ребёнок? — спросила она у секретаря.

Та указала на меня — я сидела в кресле у открытой двери медпункта. Мама рванулась ко мне, на ходу оглядываясь на женщин в кабинете, которые за нами наблюдали, а затем заключила меня в объятия. Её руки были жёсткими, неуклюжими, и я застыла, не привыкшая к такому. Она прижалась губами к моим волосам и прошептала так, чтобы никто не услышал:

— Если я потрачу хоть доллар на врача, ты об этом пожалеешь.

Она тут же сжала мой больной локоть, и слёзы выступили у меня на глазах. Я стиснула зубы, чтобы не застонать.

— Пойдём, сахарок, — сказала мама, выпрямляясь и улыбаясь медсестре и секретарю. — Она у меня такая неловкая! Хоть бы я могла удержать её от всех этих трюков. Моё сердце разрывается, когда она так вот калечится.

Она даже всхлипнула, будто это я причиняла ей боль.

Я стояла, мечтая, чтобы мне не пришлось идти с ней. Зная, что здесь мне окажут больше заботы, чем там, куда она меня потащит. Зная, что она будет с наслаждением тыкать в мою рану, пока та не заживёт.

Мама схватила меня за здоровую руку, ногтями впиваясь в ладонь, и вытащила из кабинета.

Снаружи нас догнал Мэддокс. Увидев, как мама держит меня, он широко раскрыл глаза. Не обращая на неё внимания, он заключил меня в настоящее, тёплое объятие. Объятие, которое я почувствовала всей душой.

Мама не дала мне насладиться этим моментом. Она резко рванула меня от него, сверкая на него злым взглядом.

— Держись от неё подальше, — прошипела она, прежде чем потащить меня по улице.

* * *

— Ты проснулась! — звонкий голос Милы выдернул меня из тяжёлых воспоминаний.

— Подожди, правда? А ты уверена, что я не лунатик? — поддразнила я, и она захихикала.

Она взяла меня за руку и, приплясывая, потянула к стойке.

— Это мисс Рианна. Она заботится обо мне, когда папа на работе, и она печёт самые вкусные булочки с корицей. Только не говори бабушке, что я так сказала, потому что она уверена, что её булочки лучшие. Они даже устраивают соревнования, и мы голосуем, не зная, чьи булочки чьи. Бабушка всегда злится, когда побеждает мисс Рианна.

— Дыши, Мила, — Рианна вышла из-за стойки и протянула мне руку. — Ты можешь меня не помнить, но я Рианна Барри. Была твоей учительницей в третьем классе.

Всё сложилось в голове — ободки, её тёплые глаза.

— Ты была у неё в классе?! — Мила аж подпрыгнула. — Папа тоже был у неё в классе! Тебе так повезло! Хотя, наверное, мне повезло больше, потому что теперь мисс Рианна только моя, и мне не нужно делить её с другими учениками.

Я не смогла не улыбнуться, прежде чем пожать протянутую руку.

— Я вас помню, — сказала я, и это была правда.

Я почти уверена, что она звонила в органы опеки из-за мамы в тот год, когда я училась у неё. Может, даже не раз. Она видела меня насквозь, замечала то, что я скрывала, и, глядя в её тёмные глаза сейчас, я была почти уверена, что, если пробуду рядом слишком долго, она снова увидит больше, чем я хочу показать.

— Кофе в кофейнике, если это твой утренний яд, а булочки с корицей в духовке, греются, — сказала она, а потом повернулась к Миле. — Иди, надевай куртку и собирай рюкзак.

— Чёрт, — Мила сникла. — Я даже не успела показать МакКенне рисунок.

— Покажешь, когда вернёшься, — твёрдо, но мягко ответила Рианна.

Мила тяжело вздохнула, но потом вприпрыжку побежала к вешалке у двери. Она натянула на себя тёплую куртку и вытащила из-под стойки рюкзак — не удивительно, что он был в радугах и единорогах.

— Ты будешь здесь, когда я вернусь из школы? — подбежала она ко мне.

— Думаю, да, — сказала я.

— Да! — Она