Сегодня и вчера, позавчера и послезавтра - Владимир Новодворский

Улица большого города. Время около полудня. Воздух пропитан вибрацией праздника. Люди приветливы, доброжелательны, танцуют, пьют пиво, закусывают ароматными сосисками. Летают шары, уличные продавцы предлагают различных размеров и форм кусочки бетона, объясняя, что раньше те составляли могучую стену, разделявшую единый немецкий народ на две противоборствующие части. Прячу осколок в кармане, иду по улице. Внимание привлекают громкие крики со второго этажа, сидящие в проеме окна люди приглашают присоединиться. На дверях табличка, утверждающая, что проход только по пропускам, но дверь не закрыта, стены невзрачно-серые. Поднимаюсь по лестнице, просторная комната забита людьми, сидят на стульях, столах – везде, где можно. Стены увешены сводками, таблицами, распоряжениями. Лежащие на столах бумаги подхватывает сквозняк и плавно кружит.

Подходит девушка. Черные прямые волосы касаются воротника плаща. Что-то спрашивает по-немецки, прошу повторить вопрос по-английски.

– Думала, вы немец, хотела объяснить, что это бывшая резиденция «Штази». Мы пьём пиво, оно здесь действует как-то по-особенному, хочется еще больше свободы. Простите, даже не спросила, как вас зовут, откуда вы.

– Владимир. Я из России.

Она удивилась, улыбнулась и махнула кому-то рукой. Подошел мужчина лет тридцати, небольшие залысины у висков, вьющиеся волосы, взгляд открытый, глаза серые. Девушка представила меня:

– Владимир, из России. Это мой друг Берн, – она положила руку ему на плечо, – а я Марион. Мы живем в Восточном Берлине.

Друзья моих новых знакомых шумной компанией выкатились на улицу, приглашая нас присоединиться.

– Скоро начнется розыгрыш десяти тысяч немецких марок, будет весело, это правда интересно.

Они потащили меня по узким улицам старого города. Меня окружила группа людей в пестрых нарядах. Немцы из Западного Берлина, как выяснилось, заблудились в Восточном. Марион пришла на помощь. Берн взял нас за руки и поволок дальше.

– Надо забежать домой и взять зонтики.

На улице было свежо, но солнечно. Я озадаченно спросил:

– Ты говорил, мы торопимся на розыгрыш, зачем зонтики?

В этот момент Марион уже открывала входную дверь. Я сунулся помочь, но Берн придержал меня за плечо и шепнул:

– Она девушка самостоятельная, не любит, когда ей помогают, особенно в мелочах. Эмансипация.

Не знаю, зачем, но я тоже взлетел на третий этаж. Хозяева, видимо, давно гуляли и решили переодеться. Происходило это весело, с прыганьем на одной ноге, падением и хохотом. Марион осталась без футболки, лифчика там тоже не оказалось, но это вообще никого не смутило. Стараясь казаться раскованным, я схватил первый попавшийся журнал, лежавший при входе, и тупо вперился в иллюстрации.

И вот мы с зонтиками в руках рассекаем воздух, лавируем среди людей и транспорта и, задыхаясь от бега, останавливаемся на узкой улице. Тут собралась толпа кричащих, пьющих, смеющихся, обнимающихся людей, многие с зонтиками.

– Посмотри на крыши, видишь людей с плакатами и флагами, скоро начнут разбрасывать монеты.

Щеки у Марион порозовели, глаза стреляли искорками задора и веселья. Она притягивала мой взгляд и согревала потоком энергии.

– Зонтиками надо укрываться от денежного дождя?

Она засмеялась.

– Кроме веселья, деньги нам тоже не помешают. Зонтики следует держать ручкой вверх, так больше можно поймать.

Немецкая практичность поразила меня. Русская смекалка не включилась, видимо, потому, что дело касалось денег, или просто о другом думал.

В небо взлетели тысячи зонтов ручкой вверх, их новая функция породила новую эстетику. Они смотрели в небо и разделяли с нами удачу, когда летящие с крыш монетки попадали в наши чаши. Ручки зонтов кружились в замысловатом танце вместе с владельцами, прыгая из стороны в сторону и содрогаясь от смеха. Общее веселее нарушил трамвай, пытавшийся протиснутся сквозь толпу. В самой гуще он застрял. Судя по лицу, вагоновожатый сообразил, что у него самый большой зонтик – крыша трамвая. Все начали улюлюкать и свистеть, и трамвай медленно, нехотя продолжил путь. Берн сложил зонтик, собрал в ладонь пойманные монеты, пересчитал.

– Мы можем прекрасно просадить эти деньги в баре на первом этаже дома Марион.

Я тоже собрал и передал ему небольшую кучку монеток разного достоинства. Марион еще раньше разобралась с содержимым своего зонтика.

– У нас так принято, каждый беспокоится за свой карман. Меня деньги не интересуют, если они, конечно, есть. – Он улыбнулся, подхватил нас под руки, и мы ручейком побежали из людского озера в русла уличных рек.

Недалеко от их дома – кстати, Берн почему-то сказал «её дома» – располагался маленький овощной магазин. Когда мы проходили мимо по пути на розыгрыш, хозяин зачеркивал цены на доске, а теперь проделывал это снова.

– Почему он целый день меняет цены?

– Это его бизнес. Бананы утром были зеленые, это одна цена. Сейчас они желтые, это другая цена. Потом они могут испортиться, и это уже совсем не товар. – Марион спокойно и рассудительно все разложила по полочкам.

– Ты экономист по образованию?

Она улыбнулась, игриво подмигнула:

– Я немка. Вечерами учусь в университете, днем работаю. Если хочешь узнать, что такое настоящая немка, пойдем завтра утром со мной в супермаркет, я научу тебя, как тратить деньги. Берн в это время спит, а я люблю приходить одной из первых.

Куда меня несет? Какой маркет? Где мой отель? Что я буду делать ночью? Мысли побежали по привычному кругу сомнений. Тем временем ноги донесли наше трио до дубовой двери бара в доме Марион. Терпкий воздух в плаще табачного дыма заманивал в уютное помещение с деревянными стенами, столами и полами. Мы сели за столик при входе, все прочие оказались заняты. Берн чувствовал себя там, как рыба в воде, многочисленные знакомые приветствовали его поднятием огромных пивных кружек. Марион обменялась с ним несколькими фразами по-немецки и добавила по-английски:

– Я вас оставлю, повеселитесь вдвоем. Приходи на чай, только обязательно, буду ждать.

Она встала, махнула рукой, и ее красивые бедра, выписывая невидимые восьмерки, удалились на длинных стройных ногах.

На столе появились две рюмки. Берн успел сообщить присутствующим, что я из России, и нам выставили водку как символ уважения или внимания. Я взял рюмку, поднял глаза и увидел поднятые кружки с огромными пенными шапками. Наступившую тишину заполнил тостом за дружбу между Германией и Россией. Одобрение вылилось в коллективное пение, пена полетела в разные стороны от ударов пивных кружек друг о друга.

– Пойдем выберем закуски, иначе быстро напьемся.

Берн встал и направился к барной стойке. Притягивали банки, похожие на круглые аквариумы, в них плавали соленья, маринованная рыба, раки и много такого, чего мне раньше видеть не доводилось. Положив на тарелку приглянувшуюся рыбку, я вернулся к нашему столику. На нем снова появились рюмки с водкой.