Сегодня и вчера, позавчера и послезавтра - Владимир Новодворский

– Компания за соседним столиком просит принять от них презент, – объяснил Берн, размещая передо мной огромную кружку, на этот раз нефильтрованного пива.

Мы обменялись любезностями, выставив соседям пиво. Бармен снова принес водку от соседнего столика.

– Владимир, думаю, пора тихо уходить. Я знаю этих ребят, они не совсем традиционной ориентации, а мы, если с такой скоростью будем мешать водку с пивом, потеряем всякую ориентацию вообще.

Надо отдать должное Берну, ноги и теперь не особенно торопились унести нас подальше из теплой заводи. Ступеньки на лестнице казались мягкими, ботинки в них утопали. Открывшая дверь Марион не очень обрадовалась нашему отдохнувшему виду. Накрытый журнальный стол с горящими свечами в праздничных юбках, как и изменившееся после общения на кухне лицо Берна, намекал, что ожидание несколько затянулось.

– Тебе понравилось? – спросила хозяйка, усадив меня на уютный диван, а сама расположившись напротив.

Берн суетился по хозяйству.

– Пиво было великолепное, прием радушный. Не следовало, вероятно, мешать его с водкой. Эти сражения мне тяжело даются.

Она предложила небольшие тосты, они были особенными, как и хозяйка, их приготовившая. Берн налил мне чаю, а себе и Марион кофе.

– Вы оба, мне кажется, неплохо повеселились. Чтобы не уснули сидя, предлагаю ложиться.

– Спасибо, но это уже будет слишком с моей стороны. Если не сложно, вызовите, пожалуйста, такси, и я спокойно доберусь до отеля.

– Места предостаточно. Ты ж хотел получше узнать немок, составив мне компанию для похода в супермаркет. Или уже передумал?

– Не передумал…

Она встала, согнулась над столом, и указательным пальцем приостановила движение моих губ.

– Вы с Берном уже достаточно пообщались, теперь моя очередь. Ты, Берн, помоги мне быстро убрать со стола и найди Владимиру халат. Ванная по коридору налево.

Берн разложил диван, Марион постелила белье, и я упал. Они ещё долго ходили и о чем-то разговаривали. Глупо было списывать все происходящее на алкоголь, но объяснить не получалось. Кто она? Какая свобода или сила позволяет не укладываться в принятые каноны? Мысли сновали, не находя тихой гавани.

Хлопнула дверь, похоже, входная. Тишина, ни шагов, ни разговоров. Беспокойство отступает, утопаю в неге тепла в обнимку со сном. Луг, облака, красный конь, синяя трава, серебристая вода, поднимается ветер, листья, как стая птиц, тучи низкие и черные, тонкая линия молнии оставляет невидимый след, гром, треск. Распахиваю глаза. Диван выплюнул меня, разъехавшись в разные стороны. Приоткрылась дверь. Полоска приглушенного света юркнула в комнату, попутно обрисовав извилистую линию тела сквозь тонкую ткань наброшенного халата.

– Что случилось? – Голос звучал мягко. Энергия дня его покинула, а энергия ночи еще не наполнила.

– Ничего страшного, непредвиденный ночной полет.

– У меня раскалывается голова. Берн решил поехать домой. Не хотела тебя беспокоить, только возьму таблетки.

Она подошла к комоду, выдвинула ящик и принялась шуршать, словно мышь.

– Если хочешь, попробую снять боль. Как правило, результат достигается быстро.

– Что для этого надо делать?

– Сесть на стул, закрыть глаза, расслабиться и подождать, пока я выкарабкаюсь из с дивана, найду халат и займусь тобой.

– Ты этому учился?

Она выполнила указания, показывая готовность.

– Нет, но делать приходилось. Каждый человек напоминает собой антенну. Представь, будто по твоей кровеносной системе течет металл. Ты излучаешь и передаешь сигналы. Приняла информацию, наложившуюся на отпечатки отрицательных эмоций, они выскочили из шкафов и резвятся.

– Ты меня обманываешь, такие идеи сами в голову не приходят.

Она обернулась, в глазах осталось продолжение вопроса.

– Общение с людьми и чтение заполняет пробелы в образовании. Главное – желание помочь. Человек только проводник, через него действует Бог, вселенная, мировой разум.

Разминаю пальцы рук, кровь разгоняется, приносит энергию, выделяется тепло. Касаюсь лба, пальцы медленно проводят линию вдоль бровей к вискам, очерчивают ушную раковину и уходят к шее. Собираю в пучок волосы и сбрасываю собравшийся отрицательный заряд с их кончиков на пол. Повторяю несколько раз, затем перехожу от затылка к плечам. Она снимает мешающий халат с плеч, и я второй раз за бесконечные сутки вижу ее белоснежную грудь, гордо смотрящую вперед. Спускаюсь от плеч к кистям рук, перебирая нежную, теплую кожу, растираю кончики пальцев, наполняю ладонь горячим воздухом. Она неподвижна, дыхание ровное, теплый воздух с запахом миндаля обтекает молодое, спортивное полуобнаженное тело. Внутренняя борьба между желанием друга помочь и желанием мужчины овладеть гасится ее покоем.

– Спасибо, я как в тумане. У тебя волшебные руки. Не знаю, как доберусь до кровати.

Набросив халат на плечи, помогаю встать, беру на руки, пробираюсь по незнакомой квартире, заходу в маленькую, уютную спальню и кладу на кровать. Она на мгновение повисает у меня на шее, обхватив руками, прижимается, целует и медленно роняет голову на подушку.

– У меня совсем нет сил, это был чудесный день.

Набросив одеяло, коснулся сухих, обветренных губ, пожелал спокойной ночи и тихо побрел, раздираемый желаниями и сомнениями.

Десять часов вечера. Вера, наконец, уснула, а то не давала читать, пришлось закрываться в туалете. Вот и конец моему одиночеству. Мы с папой вернулись домой в Ленинград. Вечера, когда Юра читал вслух роман «Как закалялась сталь», остались в Зеленодольске, комната отступала, лишь изредка напоминая о себе – то огонь в печке загудит, то радио оживет – война с каждым днем к концу близилась. Я боялась пошевелиться, сидела неподвижно и слушала тихий голос, а герои романа оживали, и Юра превращался в Павку Корчагина, а я сначала чувствовала себя Тоней, потом Ритой Устинович.

Раньше я не любила возвращаться из книжного мира в свою одинокую комнату, но теперь она сделалась теплой и уютной. Юра создавал в ней новый мир, тот проникал внутрь меня и рождал свет. Этот нежный свет бегал по моему телу, и мне казалось, что я свечусь. И когда Юра прочитал «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», я ощутила необычайный прилив сил. Бывало, папа развернет баян во всю ширь, и звук его наполняет все вокруг – такое же чувство.

Все оборвалось, когда папу срочно перевели в Казань заканчивать какие-то дела, чтобы затем вернуться в Ленинград. Нас поселили в общежитии. В комнате стояли две кровати, стол и шкаф, все серое. Под потолком висела лампочка с зеленым отражателем, я иногда подолгу смотрела на нее. Мы с папой спали на одной кровати, другая была в распоряжении офицера из Москвы. Соседа я не видела, вместо себя он временно поселил своего семнадцатилетнего сына, Сергея. Я заканчивала четвертый, а он десятый класс. Иногда мы с ним оставались вдвоем в комнате, и он вел себя вызывающе. Полная противоположность Юре, к тому же блондин, читать не любил, от него исходила агрессия.