Окно - Амелия Бранскилл

Когда-то в четвертом классе в течение довольно длинного промежутка времени мне каждую ночь снился один и тот же скучный сон. В этом сне я сидела в гостиной с Анной, мамой и папой и мы все вместе читали книги и ели яблоки. И больше ничего не происходило. Отличался только цвет яблок. Иногда они были красными, а иногда – желтовато-зелеными.

Тогда Анна еще спала на верхнем ярусе нашей двухэтажной кровати, и каждое утро она спрашивала, что мне снилось. И я рассказывала ей, что мне опять снилось то же самое. Потом я спрашивала, что снилось ей, и она пересказывала мне свои сновидения, наполненные странно вытянутыми животными, разноцветными айсбергами и другими сюрреалистичными вещами. И я завидовала ей. Завидовала, что у нее были интересные сны, а мне доставался все время один и тот же скучный и унылый – о том, как вся семья проводит время в гостиной, не делая ничего особенного.

Теперь мне хотелось снова увидеть этот сон. Это было мне необходимо. Знать, что, засыпая, я вернусь туда. В безопасный, совершенно обыденный момент. Мы могли позволить себе не обращать внимания друг на друга, в любую секунду я могла поднять взгляд и увидеть Анну рядом, почувствовать, что мы по-прежнему близки.

Я все испортила, но так ничего и не узнала от мистера Мэтьюса. Ничего не узнала об Анне и о том, как он к ней относился. Мне хотелось биться головой о стену, пнуть дерево – что угодно, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме бесконечно растущей бездны сожалений.

Я потратила так много времени, пытаясь понять, что случилось, но вот я оглянулась не вовремя, оглянулась назад и потеряла то, что так долго искала. Мистер Мэтьюс никогда мне ничего не расскажет, теперь он всегда будет начеку в моем присутствии. Я потеряла последнее, что могло помочь мне узнать правду об Анне.

Следующий день прошел как в тумане. Словно на автопилоте, после урока я направилась к раздевалке. В нескольких метрах от двери я остановилась. Я стояла, чувствуя, что ноги словно вросли в землю, и смотрела на дверь раздевалки. Я пропустила тренировку вчера и не смогу пойти на нее сегодня. Я не могу видеть мистера Мэтьюса. Его присутствие для меня невыносимо.

– Привет, все хорошо?

Я повернулась и увидела, что Ник стоит рядом и встревоженно смотрит на меня.

– Я в порядке.

Он посмотрел на меня еще внимательнее:

– Не похоже.

– Просто… просто думаю, что вряд ли смогу пойти на тренировку сегодня.

– Тебе грустно или плохо себя чувствуешь?

Я не знала, что на это ответить.

– Прости, что?

– Это две причины, по которым я иногда не хочу заниматься тем, что обычно меня радует, а я знаю, что легкая атлетика тебя радует. Скажи мне, в чем дело, и я попробую помочь.

Грустно или плохо… Видя выражение его лица, нахмуренный лоб, я поверила, что Нику и правда небезразличен мой ответ.

– Что ты будешь делать, если я скажу, что плохо себя чувствую? – спросила я.

– Куплю тебе апельсиновой газировки в автомате, а потом оставлю тебя в покое, потому что тут я больше ничего не могу сделать. – Он улыбнулся. – К тому же ты можешь заразить меня, а я если уж болею, то на полную, слягу на неделю минимум.

Я слегка улыбнулась в ответ:

– А что ты будешь делать, если я скажу, что мне грустно?

Я ожидала такого же легкомысленного ответа, как и первый, но Ник нахмурился снова.

– Если ты скажешь, что тебе грустно, тогда я куплю тебе в автомате то, что ты хочешь, и буду рядом с тобой, пока ты не попросишь меня уйти. Легкой атлетикой и баскетбольной тренировкой придется пожертвовать.

Он пристально смотрел на меня, ожидая ответа. Было бы так легко просто сказать, что мне нехорошо. Так просто списать все на плохое самочувствие. Прямолинейный ответ. Простой, как диагноз. Говорить о чувствах сложно. Мои чувства слишком запутанны, чтобы вмешивать в это кого-то еще. Но мне действительно было грустно. Кроме того, я была рассержена, разочарована, унижена – этот список можно было бы продолжать до бесконечности. Но в основе всего этого была грусть. Такая сильная, что от нее было физически больно.

И кроме того, апельсиновая газировка мне никогда не нравилась.

– Грустно, – ответила я ему. – И еще есть хочется.

* * *

Стоя перед торговым автоматом, я никак не могла определиться, хочу ли я «Сникерс» или «Твикс». Ник в итоге взял оба, заявив, что съест тот, который я не захочу. Еще он купил себе банку низкокалорийной газировки.

– Я думала, ты предпочитаешь обычную колу, – сказала я, наблюдая, как он достает банку из лотка.

– Отчаянные времена требуют отчаянных мер. К тому же я стараюсь не увлекаться сладким, ведь на следующей неделе важный матч.

Тут мы оба посмотрели на шоколадные батончики, которые он держал в руке.

– Этот случай заслуживает исключения, – сказал он.

* * *

Выйдя к парковке, мы окинули взглядом машины.

– Куда поедем? – спросил Ник. – Сегодня я за рулем, так что могу отвезти тебя куда хочешь.

Красивый парень спрашивал меня, куда я хочу поехать. Я знала, что правильный ответ – предложить что-нибудь веселое или интересное. Или даже романтичное – если в Бёрдтоне вообще есть какие-то романтичные места. Я знала, что предложить нужно именно это. И я понимала, что однажды этого захочу.

Потом ветерок коснулся моего лица, и я услышала тихий гул – где-то вдалеке завелся генератор, принося звуки ветра и металла. И я поняла: веселье и романтика – не то, что мне сегодня нужно. Сегодня мне нужно оказаться где-то еще, там, где я давно не была. В месте, куда я не хотела идти в одиночку.

– Кажется, я знаю куда, – ответила я.

* * *

Я не была уверена, правильно ли помню дорогу. Но вскоре нам начали попадаться знаки. Маленькие и деревянные, а не большие и яркие, с надписью: «Музей на мельнице». Эти слова не очень соответствовали тому, что было там на самом деле. Они создавали излишние ожидания – случайный путник мог предположить, что там на самом деле был музей.

– Это туда мы едем? – спросил Ник. – «Музей на мельнице»?

Я кивнула.

– Звучит круто, – сказал он. – Никогда там не был.

– Я была однажды, пару лет назад. Мне понравилось.