Стеклянные дома - Франческа Рис

не был настоящим дровосеком. Я работаю в бригаде вальщиков.

– Какое-то неприятное название.

– Ну хорошо – оператор цепной пилы.

– Прозаично.

– Большинство профессий прозаичны. Иначе за них никому не платили бы.

– И что, хорошо идут дела? С оперированием цепной пилой?

Гет прищурился.

– Бывало получше.

– Но теперь ты, кажется, у брата работаешь?

– Дану надо кое с чем помочь в Брин Хендре. Ты его знаешь. Любит вести себя так, чтобы казалось, будто это я ему оказываю услугу.

– А потом что?

– Ну… Потом посмотрим. Работы не слишком много. Дело идет к тому, что придется мне попробовать заняться чем-нибудь другим. В лучшем случае, если не окажусь для этого слишком старым, переучусь на арбориста – буду лечить деревья. А может, устроюсь в комиссию по лесному хозяйству. Если повезет, даже получу место у них в офисе. Или же пойду в землекопы. Хотя это тоже не самая стабильная работа.

– А в худшем случае?

Гет пожал плечами.

– Да я много что могу делать. Могу стать курьером. Знаешь, как те парни, которые работают на Amazon. Мне главное, чтобы по возможности начальника надо мной не стояло.

– Курьер Amazon? По-моему, ужасная идея.

Он не ответил.

– Так что же – дети? Жена?

– Не-а.

Олуэн постаралась ничем не выдать своей реакции, и Гет спросил:

– А у тебя как? Замужем?

Она помедлила, а потом сказала, что да, замужем, но так, как будто это неловкий факт ее биографии – как будто бы в конце следует добавить «но».

– Его зовут Джеймс.

Гетин усмехнулся.

– Что? – спросила она. – Что?! Что не так с именем Джеймс?

– Какой он? – спросил Гет с улыбкой. – Я так понимаю, из Лондона?

– Он много откуда. Его отец всю жизнь путешествовал.

– Тебя послушать, так этот парень воспитывался в бродячем цирке.

Олуэн фыркнула.

– Вот уж нет.

– И как он – милый?

– Милый?

– Ну, хороший парень? С тобой хорошо себя ведет?

Олуэн подумала о Джеймсе, который был патологически мил; который после восьми лет по-прежнему вел себя так, будто ее долговременное существование рядом с ним – нечто вроде божественного чуда.

– Почему бы ему не быть милым? – спросила она.

– Ну он хотя бы богат?

Олуэн поджала губы и сделала большой глоток джина. Напиток начинал уже поблескивать у нее в крови.

– А ты как думаешь?

Гет ухмыльнулся и опустошил свой бокал.

– Еще по одному?

У нее в стакане оставалось не меньше трети, но она быстро все допила, чтобы избавиться от навязчивого поблескивания.

– Да, пожалуйста.

К семи она была пьяна. Был ли пьян Гетин, она сказать не могла, он всегда гораздо лучше умел это скрывать. Олуэн круто напивалась. Ей нравилось, что это расширяет границы. Насколько прозрачнее становятся другие люди. Заговорили о политике. Это Олуэн начала. Решила, что непременно должна это сделать, учитывая результаты выборов. Она голосовала в округе Хакни-Саут и была очень собой довольна[58]. Она принялась задавать Гетину вопросы, как будто бы он – официальный представитель своего избирательного округа.

– Но ведь в детстве мы все были лейбористами, скажи?

– Ага. Но с тех пор все изменилось.

Она покачала головой. Спросила, что люди в городе думают о результатах референдума.

– Да всех это уже достало, – сказал Гет.

– Достало? Господи, ну тогда, значит, нам трындец, да?

Он пожал плечами.

– Нет, реально, это же хренова катастрофа!

Гет опять пожал плечами.

Она закурила третью сигарету, которую он для нее свернул.

– О Боже. Только не говори, что ты тоже голосовал за выход.

– Слушай, мне честно было насрать. Они там все мудаки. Вестминстер. Брюссель. Национальная ассамблея Уэльса. Тори. Лейбористы. Я вообще не понимаю, из-за чего столько шуму.

– О Боже. Ты, может, вообще был из этих – из идейных, которые голосовали за выход, чтобы построить новый мир?

Он усмехнулся.

– Я же не придурок, который верит в Великобританию и ее самодовольных мудаков… Я не считаю, что поляки отнимают у нас работу или что с Найджелом Фараджем[59] было бы круто выпить в пабе, – ничего такого. Все это хрень собачья.

– То есть ты все-таки голосовал за то, чтобы остаться в Евросоюзе?

– Да какая разница, за что я голосовал? Все равно ведь они все врут поголовно, разве нет?

Олуэн раздраженно застонала.

– Я серьезно не понимаю, чего все так на этом зациклились. Ну да, цирк, конечно. Но ты посмотри, сколько всего они натворили за последние пять лет. Даже за последние лет пятнадцать. Новые лейбористы. Тоже ведь куча охренительного бреда, разве нет? У меня просто в голове не укладывается, чего вы все так удивляетесь.

– Мы все?

Олуэн решила не обижаться, а вместо этого сменить тему, потому что до определенного момента она получала удовольствие от разговора и от того, как после четвертой пинты Гет начал раскрываться. Перестал отвечать на вопросы мутно и односложно. Она почувствовала, что дело сдвинулось с мертвой точки.

– Кстати, к вопросу о людях, которым подгадил Брексит: тебе привет от Тала.

– Талиесина? Ему-то как Брексит подгадил?

– Он надеялся переехать во Францию. Несколько лет там жил. Все серьезно, любовь.

– А, да?

– Ну да, и они, насколько понимаю, собирались пожениться. Только вот гражданства-то разные.

– И как тебе все это?

Олуэн удержалась от саркастического замечания.

– Они вместе уже, наверное, лет пять. Правда, у Тала тут в Брайтоне есть еще кое-кто, так что пришлось бы ему с этим разбираться, если бы они переехали во Францию.

– Что значит «есть еще кое-кто»? Это как?

– Ну, у них свободные отношения.

– Свободные отношения? Ты смеешься?

– А что не так со свободными отношениями?

Гет вытаращил глаза.

– И ты тоже так живешь? С Джеймсом?

– Не произноси его имя так.

– Как – так?

– Как будто его зовут Горацио или как-то еще вроде того. Джеймс – совершенно нормальное имя.

– Олли, слушай, ты сама себя накручиваешь. Я не произносил его имя так, как будто оно какое-то там.

– Ага, конечно.

– Так что, и вы тоже?

– Что – и мы тоже?

– В свободных отношениях?

Она помедлила. Вспомнила и продюсера, и писателя, с которым познакомилась в позапрошлом году на Берлинале. Подумала о чувстве между ними, которое зрело прямо сейчас, заставляя пульсировать частицы воздуха над столом. Она не знала, что сексуальнее – возможность или запрет, и, поскольку была пьяна, готова была поддаться порыву повысить электрическое напряжение между ними, даже если трезвая ее ипостась и стала бы утверждать, что это офигительно плохая мысль.

– Не совсем, – произнесла она наконец, отхлебывая из бокала и глядя на него поверх стеклянного ободка так, что в этом при желании можно было прочесть намек.

Гетин пристально посмотрел на нее и уже собирался что-то сказать, но тут на столе перед ним завибрировал телефон. Он вздрогнул и поднял трубку.

– Здоров, – сказал он. – Черт. Ага. Ага, нет, я совсем забыл, что это сегодня… Да. Да. Знаю, я долбаный тупак… Ну ладно, успокойся, я скоро буду. – Он посмотрел на Олуэн. – Только я кое-кого с собой привезу, ладно?

* * *

– Меган меня никогда не любила, – сказала Олуэн, пока они