Записки беспогонника - Сергей Голицын

Недоразумения были неприятные, хотя и мелкие. Нам было ясно, что эти представители просто мечтали как можно дольше обретаться в глубоком тылу и потому придирались по пустякам.

Кое-как нам удалось оправдаться, хотя Итин меня долго потом корил — почему я недостаточно дипломатично и рьяно защищал интересы УВСР, иначе говоря, плохо втирал очки.

Один момент в этой истории был достаточно характерен.

В числе ошибок исполнительной схемы указывалось, что пулеметная точка № 81 на месте не существует, а строил ее старший прораб Эйранов.

Когда мы с Итиным уезжали в Широкий Карамыш, враги Эйранова — комиссар Сухинин и старший прораб Коноров ликовали, два члена партии обвиняли одного беспартийного в очковтирательстве. Эйранов переживал это очень болезненно, и мне лично его было искренне жаль. Я ехал с тайным намерением как-то суметь оправдать Сергея Артемьевича, которого всегда уважал и ставил высоко.

Мне удалось очень легко доказать полную несостоятельность обвинений — придя в поле, я увидел, что хотя точка № 81 действительно не была выстроена, но зато стояла другая, соседняя — № 84, по которой сведения не давались. Следовательно, перепутали номера точек, а никакого очковтирательства не было. Однако Эйранов после всего этого долго не мог утешиться.

Во всей этой истории самым противным была та злоба и то злорадство недостойных соперников, желавших во что бы то ни стало подставить ножку порядочному человеку.

Из Широкого Карамыша меня совершенно неожиданно вызвали в штаб УВПС, находившийся в 20 км в селе Большая Дмитровка. Итин остался сдавать рубеж один.

Оказывается, меня вызвали помогать оформлению рекогносцировочных материалов по 2-му оборонительному рубежу.

Обстановку я застал самую тяжелую. Командиры-рекогносцировщики — человек 5 капитанов и старших лейтенантов, топографы, вызванные из всех четырех УВСР, работники техотдела — сидели в большой комнате — бывшем зале бывшей школы и с 9 утра до 4 ночи при свете нескольких реквизированных у местного населения ламп-молний, что называется — вкалывали.

Во главе всего этого шабаша находился начальник 1-го Отдела УВПС-100 капитан Баландин, о котором в дальнейшем я еще буду рассказывать, а также представитель верхов майор Гершевский.

Этот последний открыто говорил, что умеет руководить работой других, а сам никогда не работал. Он являлся только изредка, так как днем спал, а ночью дулся в преферанс с начальством из УВПС. Чаще всего он приходил около 3 часов ночи, иногда подвыпивший, и начинал резким нагло еврейским голосом крыть засыпающих и вконец измученных рекогносцировщиков. Все было необыкновенно срочно, секретно, все требовалось вычертить красиво и точно.

Естественно, что из-за такой напряженной спешки люди по пустякам ссорились и ругались друг с другом.

Единственным неунывающим был добродушный толстяк капитан Дементьев Николай Андреевич.

В полночь, когда все девушки-чертежницы отпускались спать, он начинал рассказывать неприличные анекдоты и многочисленные столь же неприличные случаи из своей жизни. Случаев этих и анекдотов он знал бесконечное количество и рассказывал их мастерски, чем отчасти разряжал напряженную обстановку, хотя производительность труда вряд ли повышалась от его рассказов. Между прочим, именно от него услышал я анекдот о том, почему еврей Хаим не поехал в Париж, который я иногда рассказываю дамам.

Жить я остановился у милейшего капитана Финогенова, с которым вместе и питался. Нам варила из нашего сухого пайка старушка, его хозяйка.

Вот из-за этого-то сухого пайка я чуть было не погиб.

Выехав в свое время с Итиным из Озерков, я взял продуктов на 10 дней, так как знал, что скоро должен вернуться обратно, а случилось так, что вместо штаба своего УВСР попал в штаб УВПС без аттестата, то есть без справки ф. № 12 о том, что я снабжен хлебом по такое-то число, крупой, мясом, сахаром, жирами, мылом, табаком по такое-то число.

Горе человеку, не имеющему аттестата! Теоретически его ожидает голодная смерть.

Именно в такое положение я и влип, когда явился в Большую Дмитровку.

Капитан Баландин меня крыл, что я медленно работаю, а я вместо работы все ходил по кругу — то в отдел снабжения, то в отдел кадров, то к секретарше начальника УВПС-100 Богомольца, то в плановый отдел, то в бухгалтерию, опять в отдел снабжения и т. д.

Везде приходилось ждать, нигде я толку не добивался, везде меня ругали, встречали как остолопа, нарушающего их покой.

Когда мой сухой паек кончился, два дня я жил на иждивении капитана Финогенова, а потом разрубил гордиев узел, то есть попросту удрал на попутной машине к себе в Озерки, побросав всю работу.

Потом мне рассказывали, что капитан Баландин хотел писать на меня рапорт, но капитан Финогенов энергично за меня заступился, и проступок мой остался без последствий.

Две недели спустя меня опять вызвали в штаб УВПС, позднее, уже в декабре я там побывал еще раза два, но теперь я был научен горьким опытом и каждый раз привозил с собой аттестат, составленный по всем правилам.

Во время таких поездок мне удалось близко познакомиться со всеми нравами, царившими в штабе УВПС-100.

Капитанов и старших лейтенантов-рекогносцировщиков там ни во что не ставили, тогда как бухгалтера, снабженцы, кладовщики, коменданты задирали носы так, словно были генералами. Денщик Богомольца считался более важной персоной, нежели начальник техотдела Бороздич или начальник 1-го Отдела капитан Баландин.

Взять на снабжение не имеющего аттестата простого смертного было невозможно, хотя одновременно на квартиры начальника УВПС Богомольца, начальника отдела снабжения Власова и прочей шатии открыто волоклись пудами и литрами масло, сало, спирт и прочее. Главный инженер Разин держался особняком и делал вид, что ничего не замечает.

Самой яркой и самой отталкивающей фигурой был самый главный начальник УВПС-100 Богомолец.

Громадный, насквозь пропитанный салом и спиртом, с выпученными бычьими глазами, толстый хохол, он от жиру едва двигался.

У Салтыкова-Щедрина некий градоначальник вместо мозгов имел в голове машинку, которая кричала «не потерплю!» и «разорю!».

Богомолец и этим не обладал, но зато, как лев, рычал страшно, свирепо и нечленораздельно. И тогда подчиненные, обезумев от ужаса, бежали выполнять приказания и действительно начинали работать усердно.

Подпись Богомольца состояла из одного лежащего на боку овала и нескольких запятых вокруг. Иные в этом овале усматривали нечто мистическое.

На меня Богомолец никогда не рычал, слишком я был для него мелкой сошкой. Но я слышал, как он рычал на других. И правда, это было очень страшно.

Своим рычанием он поддерживал дисциплину, и все громоздкая бюрократическая машина, называемая УВПС-100, хотя и со скрипом, но ехала вперед, выполняла и перевыполняла планы.

Вот что рассказывал капитан Дементьев.