Ледяной лес - Ха Чиын

не тот маг и волшебник, который показывает фокусы, размахивая волшебной палочкой.

– Тогда кто?

На лице графа появилась загадочная улыбка, так подходившая его образу.

– До появления Анакса, когда Иксе пришел в эти земли, люди говорили на древнем языке.

– И?

– На древнем языке «маг» означает нечто иное.

Граф тростью начертил в воздухе какой-то знак, который через мгновение начал источать свет, будто на кончике трости были волшебные чернила.

Внимательно рассмотрев горящую букву, я испуганно воскликнул:

– Это ведь обозначение демона… Вы…

Киёль рассмеялся.

– Мы ничем от них не отличаемся. Соблазняем людей на плохие поступки, а затем мучаем тех, кто поддался искушению. Такие вот проказники.

Я не понимал, шутит ли он или говорит чистую правду. Зачем он вообще все это рассказывает?

– Скажите, тогда на вечере у госпожи Капир и на конкурсе вы солгали? Сделали вид, что понимаете музыку Баэля, хотя это совсем не так?

– Понял ли я… – задумчиво протянул граф, как обычно поглаживая рукоятку трости. – Бесспорно, его музыка бесподобна, красива, восхитительна, но внутри нее скрывается огромная боль.

– Вы действительно смогли услышать…

– А может, и нет… Ведь знать буквы, отличать их друг от друга и извлекать с их помощью смысл – разные вещи.

Мой пульс участился. Граф тоже говорил о музыке как о языке. Неужели и он его понимает?

– Вы его истинный ценитель?

Граф громко расхохотался, а затем покачал головой.

– Я вижу ваше самое искреннее желание, Коя.

– Какое?

– Слушайте внимательно. Мне нравится ваша музыка, потому что она чиста, как и вы сами, – серьезно объяснил Киёль. – Музыка Баэля для меня не имеет никакого смысла, несмотря на все ее великолепие и красоту. Потому что я не чувствую ничего.

Нахмурившись, я с вызовом посмотрел на графа, но тот отвернулся, видимо считая, что сказал достаточно.

– Подождите! Не уезжайте! Баэль не сможет этого пережить!

– Что бы я ни сделал, он все равно сломается. Так было предопределено. Он разбудил чудовище Ледяного леса. Будьте очень осторожны, Коя, если вы и впредь хотите быть рядом с ним, – предупредил граф и сел в карету.

Я бросился за ним, но граф приподнял шляпу, давая понять, что разговор окончен.

– Откуда вам известно про Ледяной лес?

В ответ граф лишь усмехнулся.

– Коя, когда я слушаю вашу музыку, то на время забываю о том, что я волшебник, и о том, что я не умею чувствовать. Эмоции, конечно, вещь бесполезная, но, возможно, когда-нибудь я научусь их понимать. Хотя мои пороки тут же запятнают их. Такова природа магов, – объяснил он, глядя мне в глаза. – Вынужден попрощаться с вами, мне нужно успеть до темноты. Надеюсь, ничто не осквернит чистоту вашей души.

И в тот же миг его карета растворилась в густом тумане.

Но вот что необычно: когда я подъезжал к воротам, стояла ясная погода – ни намека на туман.

На обратном пути я все думал, что сказать Баэлю. Граф действительно понимал его музыку. Но загадкой оставались его слова, что он не умеет чувствовать. Музыка Баэля не вызывала в нем никаких эмоций. Если это так, то мог ли Киёль оказаться истинным ценителем? Хотя какая теперь разница? Он уехал. Баэлю снова придется ждать и искать. Выдержит ли он? Нынешнее состояние Антонио меня очень беспокоило.

Я был уже недалеко от своего дома, когда вдруг заметил экипаж, выезжающий из ворот. Не Баэль ли это? Недолго думая, я поскакал вслед за повозкой. На душе скребли кошки.

Экипаж действительно двигался к дому Антонио, но миновал его без остановки. Куда он направляется?

На площади Монд повозка свернула в узкий переулок. Площадь была полна людей, и мне пришлось сбавить шаг, чтобы ненароком никого не затоптать. К счастью, я не потерял повозку из виду и, оказавшись в переулке, опять пришпорил лошадь. Экипаж проехал еще немного и остановился перед огромным домом. Так вот куда стремился Баэль: к своему приемному отцу, Климту Листу.

Дверь повозки со скрипом открылась. Я спешился. Баэль смотрел под ноги, опустив голову. Я хотел подбежать к нему, но остановился, замерев в нерешительности.

– Баэль… Понимаешь…

Он сделал вид, что не услышал, и неторопливо зашел в дом. Я колебался, но все же последовал за ним, прекрасно понимая, как невежливо вламываться без приглашения.

В доме звучала скрипка. Играл Климт Лист – его уникальную манеру исполнения ни с чем невозможно было спутать. Невероятная удача – стать свидетелем его виртуозной игры. Завороженный мелодией, я какое-то время стоял в коридоре, но потом, очнувшись, последовал за Баэлем. Дверь в комнату, где он скрылся, оказалась открытой – возможно, он просто забыл ее притворить. В нерешительности я вошел. Звуки скрипки теперь звучали в полную силу.

– Отец, Лиан. – Тихое приветствие Баэля разрушило волшебство мелодии.

– Милый Антонио, неужели это ты?

– Что привело тебя в столь поздний час, мой мальчик? – В голосе Листа звучала отцовская любовь.

Я снова замер, но все же вышел на свет. Лиан, увидев меня, искренне улыбнулась и хотела что-то сказать, но вдруг осеклась, в ее взгляде читался испуг. Баэль достал из футляра смычок и изо всей силы швырнул его об стену. Раздался треск – на пол упали обломки. Мы, застыв от испуга, пораженно смотрели на Антонио.

– Я прошу руки Лиан, – спокойно сказал Баэль Листу.

Я замер, не дыша. Лист взглянул на дочь. Девушка сильно покраснела.

– Это, конечно, очень неожиданно, но я рад, – произнес Климт Лист с улыбкой. – И все же зачем ты только что сломал смычок?

– После нашей свадьбы я прекращаю играть. Никогда больше я не притронусь к скрипке, – бесцветным голосом произнес Баэль.

От его слов будто что-то надломилось внутри меня.

Тристан и Климт Лист убеждали Баэля не принимать скоропалительных решений, но тот был непреклонен. Твердый отказ получила и госпожа Капир, умолявшая его не бросать музыку. Ренар Канон пообещал Баэлю концерты в его театре, но юный гений ничего не сказал, лишь покачал головой. На все уговоры, просьбы, мольбы Антонио отвечал категорическим «нет». Пусть рухнет громада Канон-холла, пусть даже наступит конец света – он не притронется к скрипке. Толстосумы, прознав о решении Баэля, предлагали за Аврору баснословные деньги, но Антонио всех выставил за порог.

Новость об окончании карьеры бессменного де Моцерто разлетелась по всему Эдену и тут же стала главной темой разговоров. Смолкли пересуды о конце света, стихли перебранки пасграно и мартино, Республиканская партия народа не ратовала за свои права. А ведь еще вчера город праздновал победу Баэля. Теперь все будто погрузились в траур – на лицах читались