Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

И. Их потом, забирая, наверное, отправляли в крематорий, в Равенсбрюк?

Р. Трудно сказать, во всяком случае, их не закапывали, конечно. А вообще, ослабленных отправляли в крематорий, конечно.

И. Вы вот говорите, что, попав в эту интеллектуальную среду в лагере, и это вам очень помогло. А много было, так скажем, в лагере такого уровня возможностей, так интеллектуально пообщаться?

Р. Да. Должна сказать. Потому что только сознание человека могло подвигнуть на сопротивление.

И. И вот как раз, если к сопротивлению возвращаться, вы упоминали, что, когда работали в Нойбранденбурге, были разные мастера и вот один из них оставлял газету. А каким образом вы ее забирали? И потом ее кто-то один читал?

Р. Он так, знаете, как бы невольно, прочел и положил, да. Мы знали, где это может быть. Или же так, как бы невзначай слово о состоянии фронта. Таким образом, мы только и могли знать, а так…

И. А потом сам момент, когда вы газету взяли и потом, в блоке, вы собирались в кружок, и кто-то один читал или вы ее по рукам передавали?

Р. Нет, мы потом уничтожали это все. Мы просто рассказывали, но это не часто, не систематически было. Это периодически только лишь потому, что он тоже боялся.

И. Он был гражданский немец.

Р. Да, гражданский немец.

И. То есть они приходили на работу в лагерь.

Р. Они приходили на работу в лагерь, да.

И. А потом уходили на ночь?

Р. А потом на ночь домой уходили, конечно. Ну, менялись в основном и уходили домой, никто не оставался, конечно, из гражданских.

И. И не было бараков специальных для них при лагере?

Р. Нет, нет. Они уходили все домой. У них даже вход был отдельный.

И. О самом сопротивлении каком-то можно говорить в Нойбранденбурге или нет?

Р. Вот когда говорят о сопротивлении, то среди мужчин еще возможно, я так анализирую просто, но среди женщин… Ну, вы знаете, ну что, допустим, я недостаточно отшлифовала деталь, это достаточно, но на это редко кто шел. Это просто самоубийство было самое настоящее. Но количество неисправных деталей, которые вырабатывались, было достаточно много.

И. То есть это как бы спонтанно и неорганизованно?

Р. Нет. Вы знаете, организованно, такое впечатление, что это просто выдумка. Потому что это невозможно было. Это постоянный глаз за тобой был.

И. То есть ни о каком организованном сопротивлении речи не шло?

Р. Я думаю, что нет. Ведь, допустим, предать человека, были редчайшие случаи, ну тогда расправлялись, как я вам сказала, что Надя Кальницкая сказала, если кто-то бы выдал, допустим, тебя, мы бы его сами задушили. Вы знаете, здесь умышленное такое убийство, да. Вот возьмите, я, к примеру, скажу о брате. Когда ему сказали о расстреле родителей и четырехлетнего ребенка, то он как врач, гуманный человек, добрейший человек, он вышел и первого попавшегося пленного застрелил. Он всегда рассказывал, что до сих пор я не могу забыть его глаза, и, конечно, я не должен был этого делать. Это оказалось необычным, потому что если какой-то преступник делает подобное, но когда гуманный человек делает, то, конечно, травма на всю жизнь.

И. Людмила Александровна, мы с вами говорили о разных группах – о «свидетельницах Иеговы», а естественно, и в Равенсбрюке, и в Нойбранденбурге были еврейки. Вы с ними сталкивались? И как отношение эсэсовцев отличалось к ним и по отношению к другим узницам?

Р. Я могу сказать, что советские евреи не доходили до лагеря. Не доходили, потому что они были уничтожены до этого. Если, допустим, венгерские, их просто не успели уничтожить.

И. То есть и отношение к ним ко всем было одинаковое?

Р. Ну что вы, конечно, в смысле…

И. Эсэсовцев.

Р. Эсэсовцев. Это, как говорят, отношения, это очень громко сказано, мягко сказано. Какие отношения могли быть, я не припомню, кроме того случая, о котором я уже рассказала, когда человек бросился на электрическую проволоку. Даже речи быть не могло о каком-то хорошем отношении.

И. Вот после того, как вы были освобождены, вы вернулись уже в освобожденный Равенсбрюк?

Р. Нет, командование предлагало, чтобы я поехала, посмотрела, но после того, что там произошло, что мы пережили, возвращаться можно было только спустя много лет. Вы знаете, вот даже в Равенсбрюке есть музей, и в Нойбранденбурге тоже есть, небольшой, правда, а место, где был этот завод, этот лагерь. Вы знаете, это как бы Богом проклятое место. Ничего, никто не строит, там просто вот зарастает лесом.

И. Вы сразу же практически, вот после этого митинга, который был организован, вы на нем переводили и стали переводчицей, то есть вам предложили?

Р. Да, сразу в комендатуре администрации, но там совсем не долго. Вот эти девочки тоже в комендатуре работали, а меня забрали в оперативный сектор. Ну и работали начиная после завтрака, в 12 часов ночи у нас только был ужин, и утром снова.

И. То есть вы переводили допросы?

Р. Да.

И. И допрашивали кого? И гражданское население?

Р. Гражданское нет. В основном это были из числа военнослужащих, которые возвращались. Естественно, это я сейчас вам могу, спустя столько лет, сказать, хотя я не должна была бы рассказывать. Была агентура. Вот вы знаете, у меня пачка была фотографий, я должна была у фотографа встречаться с агентурой. Конечно, осведомители были. А была в командировке с одним из наших сотрудников, военнослужащих, конечно, в Берлине. Но он не мог стоять, чтобы дождаться осведомителя, я стояла. Стояла у киоска, в это время подошел военнослужащий военно-морского флота и выясняет у продавщицы, что он хочет, а она никак не может его понять. Я не должна была, конечно, вступать в разговор, но не смогла. Я говорю: «Простите, я вам помогу, что вы хотите?» Человек, когда услышал русскую речь: «Вы русская?» Вы знаете, вот в таких моментах люди обнимали друг друга только потому, что он услышал русскую речь. И он говорит: «Мне ничего не надо, я только хочу поговорить с вами». Я говорю: я не могу, я сейчас занята. А остановились мы у оперной актрисы. И вечером должен был быть концерт. Она меня соответственно одела, красиво очень. Я не должна была выделяться в любом случае, я даже заказала специальную одежду. Я не должна была от местной публики отличаться.

И. А она тоже была агентом актриса?

Р. Актриса, да. Мы просто знали, у кого мы можем снять комнату во время командировки. Я ему говорю, этому военнослужащему, я даже имя его не знала, я говорю, вот если вы хотите, сегодня концерт будет в оперном театре, приходите туда ко входу,