Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

площадь. Вот такие вот, подонки бывают, простите, пожалуйста. Я когда пошла прописываться, начальник милиции смотрит мой документ и говорит: «Вы знаете, я сколько лет работаю, всю жизнь работаю в органах, я ни разу еще не видел такого постановления». Однако этот так. Потом мне пришлось поменять эту квартиру на эту и на двухкомнатную квартиру для дочери. Я наговорила вам то, что не должно в программу входить (улыбается). Так что лучше задавайте вопросы.

И. Тогда вернемся к лагерю, к Нойбранденбургу. Как вообще проходил рабочий день? Опишите. Вот аппель – проверка с утра, а дальше? Как распорядок дня строился?

Р. Дальше, ну я не буду описывать вам этот завтрак так называемый. Эрзац-кофе, дай Бог его вам никогда не знать, и какая-то еда была незначительная. И все, таким же строем отправлялись вниз, под землю, в этот завод, работать 12 часов.

И. На какой же он глубине находился под землей?

Р. Ну, вы представляете, там же и машины должны были стоять. В высоту мне трудно сказать, но…

И. То есть вы пешком, по проходу…

Р. Да, в этом же, на этой же территории, вот так же шли, такой же шеренгой. Он недалеко, ну метров 50 от бараков был.

И. А когда вы прибыли, он уже был готов? То есть его сами заключенные строили?

Р. Нет, когда я уже туда поступила, он уже был готов. Там уже стояли эти машины.

И. И Вы спускались туда, и собственно, по большому счету, целый день работали…

Р. 12 часов.

И. 12 часов.

Р. Потом приходила другая смена.

И. И после 12 часов вы шли в бараки?

Р. Нет, сначала был вечерний аппель. И даже когда, я же говорю, вне зависимости от погоды. Вот, допустим, закончился рабочий день, представьте себе такую картину, кто-то пытался бежать. Это безумство, конечно, совершенное, потому что вышки кругом, кругом эта электрическая проволока, пытались сделать подкоп. Это бесполезно совершенно, и вот за такой случай после 12 часов нас ставили на такой же, уже не два часа, там уже неизвестно сколько. Затем шел сильный дождь в этот день. Вы представляете себе лес. Что собой представляет земля. Начиналось, значит, так, вот 360 человек в этом бараке. Вот выстроили 360 человек, и вот последний должен начинать ползти, ползти на руках, пройти вот все эти 360, чтобы дойти до дверей барака, доползти. Это изощренное издевательство было. Это все нужно было вынести. До последнего, то есть до первого, снова идти такой же круг, вот в таком духе.

И. И так каждый, потом второй за ним.

Р. Каждый, за ним вот как мыши, как собаки, не знаю кто.

И. И так каждый блок, каждый барак?

Р. И так каждый барак. Вот, несмотря на то, что лил дождь, и вот я говорю, Бог спасал только, честное слово. В тот момент, правда, что многие, когда вот в таких вот ситуациях говорили: «Господи, ну где же ты? Если б ты был, если б ты видел это все, ты бы не допустил этого просто». Понимаете, если из 130 000 могли выжить только девяносто, то есть сорок погибли, это о чем-то говорит.

И. Вы в Бога верили на тот момент?

Р. Да вы знаете мы, во-первых, не были воспитаны, но там, я говорю, что когда такое вот случалось, да, собственно, такое не то что случалось, а оно было постоянно с нами. Или же человек провинившийся, я не попала как раз, но были и такие, когда, допустим, вот наказание было держать на руках стопку кирпичей, как вы думаете, долго ли человек мог выдержать.

И. И то есть вы слышали среди заключенных, когда они обращались, говоря: «Видел ли Ты, Господи, или нет».

Р. Да, где же Ты есть.

И. Где же ты есть, но все равно молились или просили Его, чтобы помог.

Р. Нет, ну, это был, как бы был порыв…

И. Души.

Р. Порыв души, потому что некому было там жаловаться, некому. И спасения не от кого было совсем ждать. Это было бессмысленно, если бы нас не спасли. Это вы знаете, жизнь – это случайности. Это случайно оставшиеся просто в живых люди.

И. А в Нойбранденбурге не встречались ли вам там заключенные – «свидетельницы Иеговы»?

Р. Были.

И. А они как себя вели?

Р. Ну, очень, то есть так же, как мы.

И. Они молились? Отличались как-то все равно чем-то?

Р. Ну, видимо, их за это же и арестовали. Как секту.

И. И в лагере они продолжали?

Р. Да.

И. А вы не видели, что бы их отпускали?

Р. Нет, нет, их уничтожали, кстати. И я как-то встретила недавно их в Москве, и когда я им сказала, что я встречала ваших людей в Равенсбрюке, вы знаете, они собрались вокруг меня. Потом, правда, они попросили со мной встретиться, дали мне литературу, ну, в каждой религии, наверное, есть свои идеи. Но как-то пришла ко мне дочь моего второго мужа, Оленька, я ей рассказала, а она говорит, ну, она как христианка, как православная, странно, у него трое детей было, Оля как-то наиболее верующая, хотя она инженер по образованию, образованная, интеллигентная женщина. Она говорит:

«Людмила Александровна, – у нас хорошие взаимоотношения, – ну, выбросите эту литературу». У них свои обычаи, конечно, сектантские.

И. И в лагере они придерживались строго их же?

Р. Да. Они ни с кем не дружили.

И. Не дружили? То есть они держались обособленно.

Р. Обособленно, мы их не знали.

И. А с их стороны проявления, ну, что ли, христианской такой помощи, особой, не было?

Р. Нет, мы как-то не обращали на это внимания. Не было никаких обид, ничего, о каких обидах вообще может быть речь к религиозным людям?

И. А они тоже были в каком-то бараке не одни, а с какой-то группой?

Р. Конечно, конечно.

И. То есть, в общем, бараки все были смешанные.

Р. Да, смешанные, то есть это были просто заключенные.

И. И не было таких бараков, особенно отделенных, как в Равенсбрюке?

Р. Штраф-блок.

И. Штраф-блок.

Р. Штраф-блок был, конечно. Ну уж лучше туда не попадать. Там эксперименты проходили. Вот, допустим, вы могли видеть такую картину. Блок, то есть барак, летнее время, а за бараком, то есть, вернее, это ревир – санчасть.

И. Ревир – лагерная больница.

Р. К сожалению, проводили эксперименты на многих, конечно, заключенных. Но, понимаете, вот это выработалось генетически, возможно, больше на поляках. То есть вы, допустим, могли видеть такую картину: сидят эти бывшие, то есть не бывшие, заключенные, женщины, с вытянутыми оголенными ногами, специально выставленными на солнце, для быстрейшего заживления. У них брали вот эти кости для раненых немцев. Вот такие эксперименты тоже проводились. Это я могу