Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

сказать, потому что это я видела сама. Потом, как мужчине, ну не важно, я расскажу. Не знаю, что там давали нам, но это женский концлагерь, и у женщин разных возрастов не было ни у кого менструации. Вы представляете, что это такое для женщины. И только лишь когда нас освободили, то, естественно, было обследование медицинское, тем более, как я работала, было обследование медицинское, и пришлось пригласить специальных специалистов, нам делали уколы, наши уже, чтобы вызвать нормальное состояние здоровья. Это же не один день и не один год. Поэтому, к сожалению, у многих, вот возьмите, здесь есть женщина, дородная русская женщина Демина Евдокия Ивановна, которая не только могла бы иметь детей, одного ребенка, огромную семью, я говорю, это дородная русская женщина. Вот, детей не было. Она после концлагеря сразу прибыла, возможно, неопытные врачи им, собственно, было не до этого после войны. Вы знаете столько, у меня всего сейчас шесть человек из Равенсбрюка. Вот есть такая Лиля Матекина, Лиля Константиновна. Но Константиновна и Матекина – это она уже получила от приемных родителей, от нашей военнопленной, которая была в Равенсбрюке, и после освобождения она взяла этого ребенка, которому определили, что ему два с половиной года, привезла сюда. Этот ребенок не знал, естественно, какой страны, кто родители. И вот она, в Равенсбрюке ее держали. Многие дети, большинство такого возраста, погибали. Ее как-то наши же заключенные и выкормили. Вот она здесь, в Москве, живет, мама ее сюда привезла. Это – приемная. Вот такие вот судьбы.

И. Вот как раз об этих самых опытах над людьми. Они проводились в Нойбранденбурге в штраф-блоке или ревире?

Р. Нет, скорее всего, что вот эти эксперименты в Равенсбрюке именно проводились.

И. В Равенсбрюке. Вы видели это?

Р. Я видела это в Равенсбрюке. Лиля, ну, допустим, я ее не знала, ну, это ребенок фактически, кто вообще знал друг друга. Есть еще Стекольникова, тоже интересная биография, она долго была в Равенсбрюке.

И. Она военнопленная или ребенком была?

Р. Нет, нет, она из Орла сама.

И. Тоже угнанная.

Р. Угнанная в Германию.

И. «Восточная рабочая».

Р. Нет, но она потом попала в Равенсбрюк именно. Вот двое военнопленных – Горина и Головина. Ольга Васильевна Головина и Екатерина Семеновна Горина. Вот шесть человек. Еще Чайка есть, но Чайке хоть в какой-то степени повезло, что она работала на кухне. Там все-таки голодной она не могла быть. Тоже с очень тяжелой судьбой.

И. А попадали на работу, ну, в какую-нибудь бригаду или на кухню, это зависело от чего? Это случай?

Р. Это случайность. Это вот, допустим, Стекольникова, она в основном работала, такой каток был, которым катали дорогу, он сейчас в музее так и стоит. Ну, такие работы, на сельхозработы гоняли, ну, это те, которые были в Равенсбрюке, швейные, там они в «Сименсе» работали. Потом швейные мастерские были непосредственно в Равенсбрюке.

И. А не было ли, особенно в Равенсбрюке, что, например, немки, «политические» заключенные, или француженки как-то помогали перевести ту или иную заключенную с какой-то более сложной работы, или иногда спасая, заменяя номера?

Р. Это мы уже потом узнали. Вы, наверное, читали «Мать Марию»[756]. Потом мы уже узнавали, но это тот, кто непосредственно ее знал. Вы не читали стихотворение «Крематорий»?

И. Соковой?

Р. Да. Читали?

И. Читал.

Р. Вот я как раз на шестидесятилетие, меня попросили, ну а мы были как раз в Лидице[757]. Там были немецкие журналисты, просили многих, но как-то многие отказывались. Со мной была только из Ростова женщина, она отказалась читать. А когда ее спросили: а Волошину, если мы попросим прочесть это стихотворение. Когда они меня спросили, прочту ли я это стихотворение, я сказала: прочту. И вот он как раз здесь описывает, но я просто скажу содержание. Когда я дошла до слов «той дорогой прошли сотни тысяч людей, заводили их в камеры с газом, матерей и отцов, даже малых детей, умертвляли там сотнями разом». Когда я просто прочла это стихотворение, и вот он, значит, пишет, редактор: «Мы сидели втроем, ни слова не понимая, но по выражению чтения, мы почувствовали, как близка судьба этой женщины». Перевод же всегда теряет… Вот даже фотография наших членов комитета. Это наш президент мадам Шалю. Вот это Надя Кальницкая, она из Украины.

И. А здесь, по-моему, дочь Антонины Никифоровой?

Р. Стелла, да.

И. Вы с Антониной Александровной были знакомы?

Р. Нет.

И. Но если мы будем возвращаться к тому моему вопросу о рабочем дне. Заканчивался ваш день, когда вы возвращались после вечернего аппеля, у вас был ужин, если это можно так назвать?

Р. А потом мы вот, во-первых… надо было как-то на улице, был так называемый туалет и умывальник, мы умывались. Еще до определенного часа мы могли пойти и, допустим, стирать свою одежду. Там же смены не было. Значит, надо было сегодня одно постирать, а где сушить? У нас стоял, наверное, вот такой высоты, чтобы отапливать, это не то что центральное отопление было, а был такой котел, металлический. Он топился, и вот мы вокруг этого котла прилепливали свои куртки, платья. Это еще надо было высушить. Ну а потом сидели вокруг, разговаривали?

И. Он стоял посредине блока?

Р. Да, но не совсем посредине, скорее вначале.

И. Один?

Р. Один, да.

И. А блок был разделен на две половины? Или не делился?

Р. Нет, он делился, две комнаты было и три ряда.

И. И «блоковая» располагалась вместе, у нее не было отдельного места?

Р. Нет, нет. Она просто должна была следить, чтобы все вышли.

И. Построились.

Р. Это еще как в армии было, ходили, так проводили рукой, как застелил постель… Вот в такие часы, когда… она, мадам Жоли, учила французскому языку.

И. А она по-русски учила?

Р. Нет. Она знала прибалтийский язык.

И. И она вот вас увидела впервые, и как-то отреагировала, а потом уже с вами регулярно занималась французским? И как это происходило?

Р. И притом я их только потеряла, я эти листочки хранила, а тут потеряла, когда мы шли, когда из лагеря уже вывели нас.

И. То есть вы с ней выделяли какое-то время? Как это происходило?

Р. Ну, это можно было, можно.

И. В свободное время, в блоке?

Р. В блоке, да. На территории не разрешалось.

И. В блоке, «блоковая» никак не наказывала за это?

Р. Нет, там у нас, если только какое-то чрезвычайное обстоятельство…

И. Вы вспоминали о стихах сейчас, а еще какие-нибудь стихи в лагере, в Нойбранденбурге, сочинял кто-то?

Р. Мне сложно на этот вопрос ответить.

И. То есть вам неизвестно?

Р. Нет.

И. В свободное время о чем говорили женщины, делились чем, вспоминали свое