Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

вас лежит. У него рука не поднимется, чтобы не подписать перевязочный материал выписать». И действительно, рука не поднялась. То есть я как-то на пути своем, тяжелейшем, можно сказать, я всегда встречала прекрасных людей, и поэтому, наверное…

И. (зачитывает текст грамоты). «Уважаемая Людмила Александровна. Ваше стремление к благу нашей Родины и Ваш самоотверженный труд, являются ярким примером для всех соотечественников. Ваш уникальный вклад в поднятие авторитета страны и упрочение позиций России на международной арене, верность идеям добра и милосердия, заслуживают самого высочайшего признания, с полным правом войти в новейшую историю России. В качестве благодарности за Ваши заслуги Общественный экспертный совет международного благотворительного фонда «Меценаты столетия», с чувством глубокого уважения и почтения, сообщают Вам о награждении высшей общественной наградой медалью «Во имя жизни на земле». От всего сердца поздравляем Вас с этой заслуженной наградой. Желаем Вам здоровья, неиссякаемой энергии, успехов в Вашей благородной деятельности. С глубоким уважением, Президент международного фонда «Меценаты столетия».

Р. Вот так как я все же не нашла фотографию брата, но нашла вот эти две фотографии. Вот его фотография. Вот я вам сказала, что он с первых дней войны был на фронте, демобилизовался как подполковник медицинской службы. Вот с почестями были похороны. А когда я приехала к нему после десятилетнего перерыва, после войны. Он был известный хирург. Он повез меня на машине по городу. Машина была открытой.

И. В Алма-Ате?

Р. В Алма-Ате. И он всем знакомым останавливался и говорил: «Это моя сестричка!» Это, конечно, было счастье. А сестра, одна из сестер, когда ей сказали, что я жива, она просто плакала. Потому что они уже не могли просто поверить.

И. Людмила Александровна, а вы когда вернулись и с мужем познакомились, вы ему сразу рассказали, что у вас в жизни было?

Р. Да, конечно. Мне нечего было скрывать, совершенно нечего было скрывать.

И. И когда у вас появилась дочь, вы ей тоже рассказывали о своей жизни, о лагере, обо всем?

Р. Все знали. Со стороны мужа близкие, они до последних дней своих относились ко мне с величайшей добротой. Муж сестры, он был заместитель министра энергетики. Он ежегодно старался меня поддержать, а его друг был председателем сочинского горисполкома, и когда я приезжала, он раскрывал вот так книгу и говорил: «Ну, Люсенька, куда мы сейчас поедем?» И давал свою машину, созванивался с главным врачом, и в лучших санаториях Сочи я всегда была. Я говорю, что я в январе месяце купаюсь и сейчас, и тогда. Для меня не существует времени года. Я люблю все. Когда мне говорят, ах магнитная буря или что. Радуйтесь и не надо ни на что жаловаться. (Смеется.) Сначала я хочу вам показать и посоветовать как историку посетить Лидице. Вы знаете, это посмотрите (показывает фото) место уничтоженной деревни. Там, допустим, вот вы приехали, вы должны обязательно привезти розу и посадить там. Это называется Парк роз. И только колокол в этой тишине звучит. И стоит вот такой вот памятник восьмидесяти двум детям, двадцать пять лет архитектор по фотографии каждого ребенка создавал. Я не знаю, в этой ли брошюре, но, по-моему, нет там. Я тоже привезла розу, как раз на фотографии, но фотографий столько, что в каждом месте, где мы не бываем… тоже посадили. И в то же время есть газета в тот же день в Праге, где я с мадам Шалю возлагаю цветы к памятнику нашего солдата, очень красивая фотография. Но я просто не успела подготовиться. Вот, кстати, рядом же Терезиенштадт[762]. Вот в Заксенхаузене, вот я с Урбаном, и вот я вместе с Надеждой Константиновной. (Показывает фото.) То есть много, конечно, фотографий, и память я стараюсь сохранить. Вот я вам рассказывала защиту моего внука и про заместителя министра, который в то время был, когда защита была кандидатской. (Показывает фото.) Это дочь во время защиты, счастлива. Как сказали, что надеемся, что придете к нам и докторскую защищать. Да, вот я вам рассказывала о Максимилиане Кольбе, вот его портрет. Это которого расстреляли в Освенциме. Это мой второй муж. (Показывает фото.)

И. То есть вы вышли замуж второй раз?

Р. Вторично, да.

И. Его нет уже?

Р. Нет уже, к сожалению. А вот я на территории Нойбранденбурга, меня как раз пригласили. А это мы каждый раз, когда встречаемся в Равенсбрюке.

И. Вот мы с вами начали говорить и не договорили, когда вы приехали потом и увидели лагерь снова?

Р. Это не был как уже лагерь. Это было огорожено, очерчено место лагеря, взорванный завод этот подземный, и больше там ничего практически.

И. Это Нойбранденбург?

Р. Да.

И. А в Равенсбрюке?

Р. А в Равенсбрюке, там во-первых, пятьдесят, вот нигде у вас, кстати вот, я не читала еще, я так просто просматривала, 50 лет стояла наша часть, только после 50 лет там начали создавать настоящий музей. Сейчас еще идет… Вы были при Якобайт[763]?

И. Нет, Якобайт уже не было, новый директор был.

Р. Ну и она все там снесла, и не знаю, во что все превратится. Ну и конференц-зал, это нужно для молодежи, которая приезжает, все-таки лекции проходят, а на территории, что она там изобразит, мне трудно сказать. Когда я была в прошлом году, фактически полгода прошло. Не знаю, во что это выльется.

И. То есть раньше это выглядело по-другому?

Р. Раньше по-другому. Вот вы спрашиваете, как эти фотографии выглядели. Ведь эти фотографии, это не просто, что захотели эти фотографии поместить, это фотографии были портреты, единственное, как символ той или иной страны. Не надо было рассматривать, она выразилась, что здесь были тысячи, а поместили фотографию только одного человека. Это же все символ. Что именно разные категории, разные страны были, а поместите все 120 тысяч там. Как-то мне даже Бербель сказала: «Ты заходила вовнутрь? Видела там свою фотографию?» Я в этой массе и не рассмотрела даже. Уж потом, когда эта фотография появилась на территории, когда меня попросили пару слов сказать, я действительно пару слов сказала: «Портрет, конечно, мой, но это трагедия просто народа. А это просто символ». Вот это вот Испания, я просто Вам последние показываю, этой вот женщине 90 лет.

И. Вы с ними со всеми в теплых, дружеских отношениях.

Р. Бесспорно, самые, самые теплые.

И. По-немецки?

Р. Да мы, собственно, но все страны Европы, кстати, хорошо знают немецкий. Потом, нам, конечно, дается переводчик обязательно. Там я с удовольствием посещаю… В Австрии, в Вене, была жила вот в этом храме католическом. Вот это священнослужитель, здесь он даже мне