Наш человек в Киеве - Евгений Львович Зубарев

class="p1">Он сказал ещё несколько фраз про любовь к Украине, пока его грубо не прервали:

– Почему не на мове разговариваешь? Сепар, что ли?

Седой поперхнулся и начал выдавливать из себя слова на украинском языке. Получалось плохо, видно было, что думает он на русском, мысленно составляет фразу, а потом пытается перевести её на украинский. Впрочем, украинскими его слова тоже было трудно назвать – он просто искажал русские максимально необычным образом, так, чтобы они точно были непонятны русскоязычным.

Своего он добился – я, например, перестал его понимать, и, судя по переговорам боевиков, они – тоже.

– Хрен с ним, пусть говорит по-русски. Иначе не понять его вообще, – сказал один из них.

Я подсмотрел у стоящей рядом Дины в блокнотике имя и должность этого гражданского. «Проректор Национального медицинского университета имени Богомольца, доктор педагогических наук, заслуженный работник образования Украины, профессор кафедры медицинской и биологической физики Ярослав Цехмистер», – переписал я к себе в смартфон.

Проректор вдруг встал, неуклюже застыв в неудобной позе – встать прямо ему мешал стул, который некуда было отодвинуть. Вот в таком согбенном положении он и проговорил свою покаянную речь:

– Уважаемые господа. Я встану, чтобы сказать вам очень важное. Тем людям, что сейчас сидят за столом – участникам боевых действий, ветеранам АТО, волонтёрам, всем – администрация университета приносит глубокие извинения за позорную ситуацию, которая сложилась у нас в учреждении. Мы не будем сейчас обсуждать, знали мы об этом или не знали, а мы не знали, просто примите наши глубокие извинения.

Боевики заржали, некоторые захлопали в ладоши.

– «Собачье сердце» смотрел? Скажи, похоже? – прошептала мне Дина прямо в ухо.

Меня давно перестало удивлять это странное фрондёрство Дины – она ведь видела и осознавала все очевидные болезни Украины после переворота, включая национализм, откровенное силовое давление на прессу и оппозицию. Но то, что она понимала, никогда не прорывалось в её репортажах – ни разу я не видел у неё ни одного честного репортажа из Киева и, в конце концов, перестал их искать в Сети, чтобы лишний раз не расстраиваться.

Поэтому я просто кивнул ей и начал выбираться из толпы. Мне было неловко смотреть, как малограмотные тупые боевики издеваются над интеллигентным профессором.

В коридоре за дверью я увидел около десятка гражданских. Преподаватели университета стояли, сбившись в кучку, возле распахнутого окна и негромко переговаривались, не сводя глаз с двери, из которой я вышел.

– Ну что там решили? – осмелилась спросить меня немолодая женщина в белом халате поверх делового костюма.

– Проректор принёс извинения героям АТО, – ответил я громко, внимательно глядя на них.

– А что они? – нетерпеливо спросила та же женщина.

– А они пока думают, – ответил я ко всеобщему разочарованию и вышел.

Глава 20

В последний день апреля я купил билет на самолёт до Петербурга, датированный пятым мая. Пора было сматываться, это стало очевидным после ночной стычки с неонацистами и последующей отсидки в еврейском убежище. Мне также не нравились люди, которые целенаправленно снимали меня на публичных мероприятиях. Кроме того, мне нельзя было нарушать миграционное законодательство страны, если я планировал возвращение в Киев в этом году.

Согласно требованию закона Украины «О правовом статусе иностранцев и лиц без гражданства», срок пребывания гражданина России не может превышать девяносто дней с момента въезда, после чего «должен быть обеспечен выезд на территорию государства пребывания в течение не менее чем девяноста дней». Это мне растолковал юрист в одной из многочисленных конторок, зарабатывающих обходом миграционных законов. Интересно, что к моему визиту там отнеслись с откровенным удивлением – по словам юриста, в основном они обслуживают миграцию совсем в другую сторону, из Украины в Россию. Моё направление, из России на Украину, было нетипичным и вызывало вопросы, но объяснение с лечением зубов был принято, хотя и с некоторым сомнением.

И вот эти девяносто дней истекали к началу мая, и мне оставалось лишь пересидеть в Киеве без глупых залётов совсем недолго, меньше недели. Но мне не сиделось на месте – я решил поехать в Одессу. Второго мая антифашистское подполье вспоминало массовое убийство русских оппозиционеров в Одессе. Убийство было жестоким и публичным – украинские националисты, по большей части молодые футбольные болельщики, с криками «слава Украине!» напали на демонстрацию оппозиции и загнали русских мужчин, женщин и детей в здание Дома профсоюзов, а затем закидали это здание бутылками с зажигательной смесью. Тогда заживо сгорело несколько десятков человек, но никто из нацистов не был даже задержан властями. На Западе тоже не обратили внимания на эту расправу – убийство русских, даже публичное, массовое и жестокое, не является поводом для публикаций в западных СМИ, а уж тем более поводом для санкций. По крайней мере, Дина рассказывала мне, что кураторы из DW прямо запрещали ей поднимать тему с расправой в Одессе как «нецелесообразную в данной политической ситуации».

Снимать митинги антифашистов в Киеве было слишком рискованно – нацики из «С14» не оставили бы меня в покое здесь. Я читал на страничках националистов в Facebook, что они «разыскивают москаля с ксивой болгарского радио, который шарится по Киеву под видом журналиста». Приводились мои приметы и даже пара фотографий, правда, не очень резких. Всем патриотам Украины предлагалось в случае обнаружения бить меня на месте, ломать конечности, а потом вызывать на место руководство «С14» для последующего допроса и публичной казни. В комментариях шло бурное обсуждение, как следует меня казнить: предлагалось повесить или сжечь, но были и более вычурные варианты, от чтения которых у меня здорово портилось настроение.

Занятно: когда я пожаловался в Facebook на очевидную пропаганду ненависти, в этой милой социальной сети забанили мою страничку, а не страничку неонацистов.

«Вы являетесь подозрительным русским троллем, потому что регистрировались из России, не указали ваше настоящее имя и не опубликовали свою свежую фотографию, поэтому мы вынуждены будем удалить ваш аккаунт как фейковый. Что касается указанной вами страницы украинских граждан, то никаких нарушений американских законов там не обнаружено. Facebook поддерживает свободу слова и не может ограничивать право граждан на самовыражение», – написали мне эти легендарные борцы за свободу в ответ на мою наивную жалобу. Впрочем, другого ответа ждать было бы наивно – известно, что русскоязычные страницы в Facebook модерируют граждане Украины. Если бы людям Геббельса поручили бы модерировать странички Освенцима или Бухенвальда, там тоже всё было бы отредактировано в лучших европейских традициях толерантности и плюрализма.

С Алёной прощание вышло какое-то скомканное и нервное. Я