Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

Едем из больницы обратно. Отец Александр сидит на переднем сиденье. «Они вам так благодарны! – причитает эта женщина, – они ищут способ вас отблагодарить. Но боятся контакта». Отец говорит: «Ну что там благодарить? Ведь было поздно». Я слушаю и не вмешиваюсь. А когда женщина вышла, я тут же спросил: «Батюшка, а вы так странно сказали – что было поздно. Что вы имели в виду?» «А что, – говорит, – Володя…» Мы говорили пунктиром, всегда было понятно, что за этим стояло. Если б вызвали пораньше, его появление могло изменить ситуацию.

Татьяна Яковлева

Однажды я горячо помолилась: если что-то болит у отца Александра, я возьму эту боль на себя. Помолилась и забыла. Через некоторое время у меня стали болеть колени. Сначала тихонько, потом всё сильнее и сильнее – и через день я уже еле ковыляла от боли. Я приехала в Новую Деревню и пожаловалась отцу: «Ноги болят», – и в ту же секунду ноги болеть перестали. И я поняла, что с этой болью он живёт всегда. И при этом всегда радостен, бодр и весел. Иногда он говорил о жизни после смерти: «Ну, хоть там боли не будет». Значит, постоянные боли его сопровождали всегда.

Сергей Аверинцев

Как все знают, специальным объектом миссионерских усилий отца Александра стало совсем особое туземное племя, которое зовётся советской интеллигенцией. Племя со своими понятиями и преданиями, со своими предрассудками, по степени дикости в вопросах религии подчас превосходящее (и уж подавно превосходившее лет тридцать назад) самые дикие народы мира. Племя, с которым миссионер должен разговаривать на его собственном туземном языке; если нужно – на сленге. Только не надо с нажимом повторять, до чего же хорошо отец Александр владел языком светской культуры, с удивлением констатировать, что он, подумать только, мог наилучшим образом поговорить с людьми науки, искусства и литературы на темы, близкие для них. Всё это – чистая правда, однако не в меру умиляться этому – несоразмерно с масштабом его жизненного дела. Поразительна не его разносторонняя образованность; он был человек очень одарённый, очень живой, очень сильный, и этим всё сказано. Поразительно другое – как эта образованность без малейшего остатка отдавалась на служение Богу и людям. О чём думать куда полезнее, чем о его эрудиции, так это о его умной, свободной и в основе своей смиренной открытости навстречу своим современникам – сбитым с толку, духовно искажённым творениям Божиим и носителям образа Божия. Ибо для того, чтобы помочь ближнему, не отпугивая непомерно высокой и непомерно тонкой духовностью, не подавляя строгостью вкуса, не сковывая мощью собственной индивидуальности, смирения нужно больше, чем для самых смиренных словес и телодвижений. Как сказано в одном стихотворении Киплинга, «не выглядеть чересчур хорошим и не говорить чересчур мудро», «don’t look too good nor talk too wise».

Митрополит Сурожский Антоний (Блум)

Слово по случаю десятилетия со дня гибели

о. Александра Меня (Лондон, 7 сентября)

Прошло десять лет со дня гибели отца Александра. Он предстал перед Господом, но как добрый пастырь он с нами, молитвенно храня нас и помогая нам стяжать то преображение жизни каждого, то призвание соделаться «причастниками Божеского естества», к которому каждый из нас призывается.

Отец Александр – это образ любви животворящей. Он любил чад своих, и они находились не только вокруг него на Родине его, в России многострадальной, но раскинулись по всему миру. Его любили той чистой, возвышающей любовью, которой любят учителя и пастыря, и любили его не только православные, но и инославные, познавшие всю красоту образа отца Александра. За эти десять лет мы всё ярче осознавали светлый образ отца Александра – как человека мира, как любвеобильного пастыря доброго. Сияние проникновенного его понимания каждого человека, его пастырский дар усматривать «образ и подобие Божие» в каждом приходящем к нему нас озаряет всё ярче.

Примером всей своей жизни, своим видением, отец Александр продолжает нас призывать к откровению завета Христова «Я возлюбил вас, пребудьте в любви Моей».[44]

Ариадна Ардашникова

В тот день, 27 июля 1984 года, нас было на даче человек десять. Отца Александра ждали долго. КГБ изматывал его допросами и обысками. За ним постоянно ходили «хвосты». Мы ждали его после службы, но он не приехал. Молодёжь пошла встречать его на станцию, мужчины дежурили у дороги: вдруг кто-нибудь из наших завезёт его по пути. Ожидание было долгим и тревожным. Отец появился в четыре часа. Действительно, привязался «хвост». «Едет теперь спокойненько в Семхоз, думает, я в соседнем вагоне, бедный “хвост”!» – отец белозубо смеётся, довольный. Моя дочь кинулась к отцу Александру: ещё одна девушка тоже хочет креститься! Он развёл руками: «Вы что, хотите, чтоб я вам тут Иордан провёл?!»

Отец приехал не один. С ним был худенький, чуть сутулый человек с русыми волосами. Глаза голубые будто были запрятаны в орбитах и оттуда светились какой-то благодатной скромностью. «Вот, – сказал отец Александр, поставив его перед собой, – вам замена… если что… и тоже Сашей зовут». Саша нам с мужем очень понравился. «Если что» случилось через шесть лет: отца Александра Меня убили. По этому его благословению нашим духовником стал отец Александр Борисов.

После их приезда двери заперли, за калиткой оставили своего «часового». Окна с кружевными занавесками затянули бязевыми белыми шторками, но сквозь них проникало солнце. Отец Александр привёз с собой маленький магнитофон. Ни у кого из нас тогда ещё не было этой диковины. Тихие звуки Мессы Моцарта заполнили нашу уютную дачку.

Священники уже облачились, и начались крестины. Крестили двоих: Павла, новорождённого наших друзей, и моего мужа Вадима. Помню слова отца Александра: «Когда открывают новую звезду, меняется звёздная карта всего неба. Сегодня принимают крещение Павел и Вадим, рождаются новые христиане, появляются на Духовном Небе новые звёзды. Значит, изменится вся Духовная карта мира».

Отец Александр готовил Вадима несколько месяцев. Оглашение его он провёл на кладбище, у могилы своей матери. Когда я спросила отца, можно ли нам повенчаться сразу после крещения, он смешливо округлил глаза: «Такого в моей практике ещё не было: крестить человека и сразу венчать?» Потом уже серьёзно закончил: «Я подумаю». Отец не забыл думать, он никогда ничего не забывал. Всякое его «забывание» моих вопросов было ответом: не время – жди! При встрече я смотрела на него вопрошающими глазами. И однажды он сам подошёл ко мне: «Нигде не написано, что нельзя, – давайте!»