Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

Владимир Юликов

Говорят, что у отца Александра был пророческий дар. Я не обсуждал с ним какие-то эсхатологические проблемы, но по поводу его пророческого дара я расскажу историю. Возвращаюсь из Польши. 88-й год. Я первый раз поехал за границу. А буквально через два месяца меня в командировку послали по линии СЭВа туда же, в Варшаву. Во время первой поездки едем по Варшаве мимо памятника Дзержинскому, и я спрашиваю: «А что, это…» Мне говорят, что да, это Дзержинский. Я говорю: «Как? И у вас это стоит?» Мой спутник отвечает: «Ничего, скоро его тут не будет». И я ещё посмеялся – ну как это не будет, не так просто снести памятник.

А через два месяца еду с этим же монахом – и уже нет этого памятника. Я и говорю: «Как, правда – нет!» Для меня это был гром среди ясного неба. Возвращаюсь, батюшке рассказываю: «Представляете, вот какие поляки молодцы, как у них дело быстро движется. А наш тут ещё и десять лет простоит. Ну как всё-таки прочно сколочено это государство!» Отец Александр возразил: «Да что вы, Володя. Да только тронь, и всё развалится. Всё уже сгнило изнутри давно». Шёл 88-й год, осень. В 91-м – путч. И – смело́, и не вернулось. Казалось, что это возможно, что ещё вернётся – сейчас уже ясно, что уж Советским Союзом не пахнет. Правда, пахнет кое-чем похуже.

В 1991 году к Ченстоховской иконе было паломничество. Я вернулся в Москву и увидел по телевизору снос памятника Дзержинскому, и не мог поверить своим глазам. Поехал, вижу – действительно, стоит один постамент, а самой фигуры нет. Потрясающе. Пророчество осуществилось. Как отец Александр сказал: «только тронь, развалится», – и повалился в первую очередь памятник Дзержинскому.

Ирина Языкова

В какой-то момент отец Александр определил направление всей моей жизни. Я заканчивала университет, и у меня закралось сомнение: то ли я делаю. Моё поколение называют «поколением дворников и сторожей» – очень часто люди уходили со своих интеллигентных работ, и я засомневалась, что же мне сидеть в музее, если у меня христианское призвание. Отец Александр сказал: «Ни в коем случае! У вас такая хорошая профессия, вы же ей можете служить Богу, можете служить Церкви». Хорошо сказать в начале восьмидесятых годов: «Вы будете служить Церкви». Тогда это было невероятно, как если бы мне сказали, что я полечу на Марс! Но я послушала батюшку, и за это время у меня действительно наработался целый цикл лекций. И вдруг через несколько месяцев после его гибели мне звонит человек, занимающийся православным университетом, основанным отцом Александром, и предлагает читать там лекции.

Евгений Ямбург

Незадолго до гибели отец Александр сказал мне: «Теперь начинается самое трудное. Выходя из катакомбного существования на площади, мы такого петуха дадим, так поведём себя, что впору будет обратно прятаться».

Юрий Беленький

Я слышал от приходских новодеревенских бабушек, очень любивших отца Александра, о его способности облегчать болезненное состояние.

– Бывало, еле едешь в церкву, пожалуешься ему на давление, на голову – батюшка, помоги. Он приобнимет, руку на голову положит, подержит немного, благословит, и, смотришь – отпускает давление-то, вот и голова проходит. Многие так спасались. Очень он нас любил. У него от любви всё.

Наталия Большакова

Дело было Рождественским постом, в конце восьмидесятых. После воскресной литургии прощаюсь с отцом Александром, прошу благословения на отъезд, а он мне говорит: «Вы должны ещё раз приехать к нам». Я отвечаю, что служба теперь только в среду, а во вторник вечером я должна уехать домой в Ригу, на что он говорит мне: «Вам надо приехать во вторник днём, я буду исповедовать». «Батюшка, – говорю я, – на вторник у меня назначены ещё дела, я могу не успеть, ведь я сегодня исповедалась…» «Да, но вы должны ещё раз исповедаться до отъезда», – настаивает отец Александр, ничего не объясняя. Я, растерянно бормоча, что вряд ли успею приехать в Деревню во вторник, ухожу. На душе у меня было легко, светло и ясно, как обычно после литургии у отца Александра, и я недоумевала, зачем я должна послезавтра опять идти на исповедь и с чем… А желающих исповедоваться и без меня у него хватает, особенно во время поста!

Следующий день, понедельник, я провела в Москве, в делах, встречах, не всё успела, и многое было перенесено на вторник. Ну никак не успеть до поезда и дела закончить, и в Новую Деревню поехать. «Не поеду! – окончательно решила я, – а отцу Александру позвоню из Риги, объясню, что так сложились обстоятельства…»

Во вторник рано утром, часов в пять-шесть, я проснулась от очень сильной боли, буквально пронзившей левую ногу от бедра до щиколотки. Пролежав какое-то время в ожидании, что внезапная боль оставит меня, я стала пытаться вставать. Это было мучительно, боль не проходила. Никогда ничего подобного со мной не было. Время шло, ничего не менялось в моём состоянии, я могла с большим трудом перемещаться по комнате и со страхом думала о том, как я смогу добраться до Рижского вокзала и взгромоздиться на верхнюю полку (такой у меня был билет). Все дела, встречи, назначенные на сегодня, отпали сами собой. Я даже думать ни о чём не могла, так боль меня захватила, я была в отчаянии и панике. И вдруг я вспоминаю о настойчивом требовании отца Александра, чтобы я сегодня приехала на исповедь, и я, как за соломинку, хватаюсь за мысль, что батюшка своей молитвой освободит меня от этой жуткой боли. Да, конечно, в силе его молитвы у меня не было сомнений, но как я доберусь до Ярославского вокзала, до Пушкино, до Сретенской церкви?.. Нереально! И всё-таки ничего другого у меня не остаётся, надо пытаться. Невозможно рассказать, как я проделала весь этот путь, несколько часов добиралась я до Новой Деревни.

Войдя в церковь и увидев отца Александра, исповедующего у аналоя, я обрадовалась как никогда: «Вот, сейчас я скажу ему о своей невыносимой боли, он помолится, и боль исчезнет». Подхожу к аналою. Отец Александр сдержанно здоровается. Не помогает мне, как бывало, улыбкой, каким-то вопросом, жестом, не обнимает за плечи, – отрешённо-сосредоточенно стоит, прикрыв глаза. Ждёт. А я ведь не только не готовилась к исповеди, но даже не думала об этом, все силы употребив на то, чтобы дотащить себя до Новой Деревни – ради того, чтобы получить облегчение. И я начинаю исповедоваться. Отец Александр, не задавая никаких вопросов, не давая никаких поучений и советов, выслушав исповедь, накрыл мою голову, произнёс разрешительную молитву. Затем он держал мою голову обеими руками, как бы укутав её епитрахилью, потом, благословляя меня, сказал: «А теперь сразу поезжайте, чтобы вам вовремя приехать в Москву, собраться и не опоздать на рижский поезд. Времени хватит, вы всё успеете».

Дойдя до дверей храма, я вспомнила, что не попросила отца Александра о самом главном: помолиться о моей мучительной боли, и тут же осознала, что я уже какое-то время живу без боли. Спокойно иду, абсолютно безболезненно могу делать любые движения! Боль исчезла так же внезапно, как и возникла.[40]