Девушки из хижины - Минка Кент

– Идем, Ник. – Брант ведет меня к седану, помогает сесть, но все это время следит за ситуацией у грузовика.

– Ты ведь не собираешься туда идти? – усаживаясь, спрашиваю я у мужа, но он не слушает. – Брант!

– Просто побудь в машине. Я сейчас вернусь.

Я достаточно давно замужем, поэтому хорошо знаю этот стальной блеск в глазах, но возразить не успеваю. Он уже ушел.

Выйдя из машины, хлопаю дверцей и спешу за своим мужем. Он уже преодолел половину дорожки и прямиком направляется к одной из патрульных машин, в которую коренастый полицейский усаживает Дэвиса. Тот не сопротивляется. Брат мужа выглядит осунувшимся – признак того, что снова пьет. Не затевает драку, даже не спорит. Он всегда был хитрым пронырой, а не бойцом.

– Брант! – зову я мужа. Он не хочет меня замечать, и мне остается только смотреть с расстояния в несколько ярдов, как он что-то говорит полицейскому, а тот кивает и отходит, оставив дверцу открытой.

Наклонившись, Брант берет своего брата за грудки и вытаскивает из салона. Подняв облако пыли, Дэвис падает на колени. Руки скованы за спиной.

– Смотри на меня, ты, дерьма кусок, – приказывает Брант.

Дэвис медлит, но в конце концов поднимает голову.

– Ты знал, где она была все эти годы? – Брант говорит тихо, но я слышу каждое слово. Двое полицейских повернулись к нам спиной, еще один у покосившегося крыльца беседует с Мэй. Та с интересом наблюдает за происходящим, но подойти ближе не спешит. Все отводят глаза.

Дэвис демонстративно сплевывает, давая понять, что отвечать не собирается. Даже в нынешнем своем положении он не упускает случая досадить брату.

– Давно знал? – Голос Бранта звучит угрожающе.

Дэвис пожимает плечом, потом трется об него носом.

– Не знаю. Годы, как правило, сливаются воедино…

– Давно? – Брант нагибается к лицу брата, голос его становится глуше, жестче.

Дэвис ухмыляется. Уверена, в других обстоятельствах было бы странно наблюдать, как мой кроткий супруг допускает рукоприкладство в отношении брата, но сейчас одной ухмылки достаточно, чтобы Брант сгреб его в охапку, поднял и бросил на землю. Дэвис шлепается на спину, вскидывает согнутые в коленях ноги. Брант готов его убить. На глазах у всех.

Из родных у Дэвиса остался только Брант. Остальные давно умерли. Единственным, кто не порвал с Дэвисом, когда он много лет назад пристрастился к наркотикам и завел себе плохую компанию, оказался мой муж. Прошло немного времени, и Дэвис изменился так, словно это он – старший брат. Мешки под мутными глазами, зубы, отчаянно нуждающиеся в стоматологе, землистый цвет лица, залысины. Он редко мылся, и это всегда чувствовалось по запаху.

Но все эти годы, после всех выходок Дэвиса, Брант ни разу не повернулся к нему спиной. Он предпочитал помнить того Дэвиса, которого знал раньше, с которым вырос, гонял на великах, обменивался бейсбольными карточками, ночевал под летними звездами, когда в доме было жарче, чем снаружи. Именно Дэвис купил моему мужу первый фотоаппарат – в местном ломбарде, на тринадцатый день рождения. Он вдохновил Бранта на первые снимки и даже служил ему моделью. Для Бранта фотография стала способом бегства из хаотичной реальности и одновременно способом контроля за ней. В конечном счете это увлечение переросло простое хобби или страсть. Оно превратилось в способ выживания.

Муж никогда не говорил об этом, но, по-моему, Брант считал себя в долгу перед Дэвисом. И, думаю, именно поэтому он всегда с готовностью давал и с еще большей готовностью прощал.

Но теперь, глядя на напряженные плечи мужа, желваки на скулах, глубокие морщинки на лбу, я понимаю: Дэвис для него умер.

– Почему? – спрашивает Брант. Его зеленые глаза впиваются в лицо брата. Но если он ищет в нем следы раскаяния, то напрасно.

– Я хорошо о ней заботился, – говорит Дэвис, как будто это что-то меняет. – Кормил. Разрешал весь день смотреть мультики. Черт возьми, она жила в хороших условиях.

Брант хочет что-то сказать, но вместо этого поднимает кулак, губы его кривятся. Потом, повернувшись ко мне, качает головой.

– Он этого не стоит, – говорю я. И никогда не стоил. Мы одалживали ему тысячи долларов, покупали машины, чтобы было на чем ездить на работу, вытаскивали из тюрьмы столько раз, что по пальцам одной руки не сосчитаешь. Ни разу не слышали ни слова благодарности, а теперь еще и это…

– Почему? – срывающимся голосом снова спрашивает Брант.

– Я в самом деле должен отвечать? – говорит наконец Дэвис. – Да ладно, Брант. Ты же не дурак.

– Если все это из-за денег, почему ты просто не попросил? Раньше ведь не стеснялся.

– Черт, сколько можно просить? Надоело. А здесь взаимовыгодный вариант: ты получаешь назад дочку, я пополняю свой банковский счет. – Дэвис переключает внимание на меня. – Я заметил, что Ник уже начала уставать, выбрасывая старые чековые книжки. Вы стали зажимать деньги, сомневаться, искать оправдания. В конце концов, этот источник должен был иссякнуть.

Когда в последний раз Дэвис просил в долг, Брант сумел пойти против собственного обыкновения. Как бы трудно порой ни приходилось, я всегда прикусывала язык, если между ними заходила речь о финансах. Насколько мне было известно, те деньги, что Дэвис выкачивал из Бранта, поступали со счета моего мужа, а не с моего.

– Ты мне противен. – Брант выплевывает эти слова в лицо брату. – Ты хоть понимаешь, что ты больной?

– Я ее не обижал. Чтобы ты знал. Сказал, что я ее дядя. У нее было трехразовое питание и сколько угодно мультиков.

– С меня хватит, – говорит Брант, еще раз всмотревшись в лицо брата. – Хватит.

Дэвис принимается хихикать, но смех тут же обрывается – Брант наносит ему короткий удар в живот. Упав на бок, Дэвис корчится, подтягивает колени, и я замечаю, что невысокая женщина-полицейский оборачивается на шум возни.

– Ну что, поговорили? – подойдя ближе, спрашивает она у мужа.

Появляется черный внедорожник. С водительского места выбирается маленькая брюнетка, с шеи у нее свисает значок. Наверное, Бет? С пассажирского места выбирается мужчина. Увидев их, помощница шерифа Мэй сразу идет им навстречу.

Брант тяжело дышит, уперев руки в бока. На лбу блестят бисеринки пота. Взяв под руку, тащу его прочь от плоти и крови, предавшей его, к той плоти и крови, что с этого момента нуждается в нем.

Мы возвращаемся к помощнице Мэй и девочкам.

– Все кончилось, – говорю я и кладу голову ему на плечо. – Все кончилось.

– Подвинься, – говорю я Иви, вернувшись в ее больничную палату.

Она улыбается, освобождает мне место на своей кровати. Мы здесь почти целый день; доктора и медсестры входят и выходят, задают сотни вопросов и делают десятки анализов.