Девушки из хижины - Минка Кент

Иви переключает каналы телевизора, словно делала это раньше миллионы раз.

– Как тебе удалось так наловчиться? – спрашиваю ее.

– Тот дядя разрешил мне смотреть мультики. Он дал мне мой собственный телевизор. И игрушки тоже.

Из того, что Иви рассказывала медикам, я поняла: он и пальцем ее не тронул, только держал в закрытой комнате и выпускал в ванную, когда приезжал с работы.

Даже давал лекарства, когда мог разобраться, какие ей нужны.

– Где Мама, Рен? – спрашивает Иви.

Ей еще не сказали.

– Помнишь что-нибудь про вечер, когда ты заболела, и Мама повела тебя через лес?

Иви закусывает нижнюю пухлую губку, качает головой.

– Нет. Помню только, как проснулась в домике у того дяди.

Не знаю, как сказать ей, что Мамы больше нет. Она в таком хорошем настроении, не хочется портить его прямо сейчас.

– Рен, он все про нас знал. – Иви говорит таким тоном, словно это приятно изумило ее. Сейчас я понимаю, что вся наша жизнь прошла как в тюрьме. Вероятно, содержание в закрытой комнате вообще не травмировало Иви. Конечно, этому способствовали игрушки и телевизор. – Он говорил, что давно знает Маму, что они время от времени встречаются. А наш дом, Рен? Оказывается, это его старая охотничья избушка. Он отдал ее Маме, чтобы нам было где жить. Разве он не добрый человек?

Меня интересует, знал ли он, что Мама нас украла, или она случайно проболталась об этом, считая его старым другом, которому можно довериться. Очевидно, она верила ему, раз он много лет доставлял нам все необходимое и продавал наши изделия.

– А где Сэйдж? – спрашивает Иви.

– Ты скоро с ней увидишься. – Перевернувшись на бок, опускаю голову на подушку, убираю светлые пряди с ее лица. – Мне так много надо рассказать тебе, Иви.

Обнимаю ее за плечи.

Хочу просто вдыхать ее запах, обнимать и никогда не отпускать.

Доктор Петтигрю ждет нас в пустом конференц-зале, расположенном в конце больничного коридора. Усевшись во главе длинного стола, она раскрывает папку и протягивает нам лист белой бумаги.

Брант берет меня за руку. Я сдерживаю дыхание.

– Вот результаты, – говорит доктор, и уголки ее розовых губ ползут вверх. – Она ваша дочь.

Мы с мужем бросаемся друг к другу в объятия; он прижимает меня к себе обеими руками.

Я знала. Он знал. Но услышать это, увидеть документ – совсем другое дело. Это уже реальность.

– Когда нам лучше ей сказать? – спрашивает Брант.

Последние тридцать шесть часов мы провели в больнице. Заботились, чтобы Иви было удобно, принимали участие в уходе за ней – настолько, насколько позволяли медики. Но без законного подтверждения, что она наша дочь, мы вынуждены были держаться на расстоянии. Когда Иви спросила, кто мы такие, Рен объяснила – парочка добрых людей, принявших ее в свой дом и желающих помочь.

Петтигрю выгибает левую бровь.

– Честно? Чем скорее, тем лучше. И я с радостью помогу вам в этом разговоре.

– Мне хотелось бы самой рассказать Иви, – говорю я, посматривая то на доктора, то на мужа. – Ведь все это случилось из-за меня.

Говорить про это труднее, чем думать. Когда произносишь такое вслух, слова звучат весомее, выразительнее. У меня пока не было времени подумать, осмыслить свою вину, подготовиться к тому, что чувство вины будет возвращаться, накатывать по мере того, как я буду ближе узнавать свою дочь. Все, что мне остается, – пройти этот путь, опираясь на мужа, когда будет слишком трудно.

– Но ты не виновата, Ник. – Брант протягивает руку через стол, накрывает мою ладонь. – Ты была больна. Тебе не нужно винить себя.

– Сказать легче, чем сделать, – возражаю я.

Тепло его руки и безмятежный взгляд зеленых глаз, предлагающих мне успокоиться, напоминают, что я виновата не только перед Ханной.

Я не должна была сомневаться в нем. Как же я могла ожидать худшего от человека, любящего меня больше всего на свете?

Обязательно скажу ему про это и весь остаток жизни посвящу тому, чтобы загладить свою вину. Но сейчас главное не это.

– Значит, нам нужно просто войти… или как-то по-особенному подготовиться? – спрашивает Брант.

Доктор поджимает губы, обдумывая этот вопрос.

– Будьте максимально откровенны, но не ставьте себя в неловкое положение. Говорите от сердца. Способа рассказать ей легко и просто не существует, но поскольку вы ее биологические родители, а в скором времени – и представители всех ее интересов, очень важно, чтобы она поняла, что произошло и почему она будет жить с вами.

Поднявшись со стула, одергиваю блузку.

– Готов? – спрашиваю у Бранта.

Он встает, кивает.

– Хотите, чтобы я присоединилась к вам? – интересуется доктор.

– Нет, наверное, – отвечаю я. – Но спасибо.

Петтигрю склоняет голову, а мы с мужем встречаемся на другом конце стола, беремся за руки и направляемся в другой конец коридора, негромко стучим в дверь и входим в палату Иви.

На кровати рядом с ней лежит Рен. Девочки смотрят мультики и смеются.

– Рен, ты не могла бы на минутку оставить нас с Иви? – спрашивает Брант, откашлявшись.

Рен садится, поправляет волосы, потом выходит и закрывает дверь.

Улыбка на лице Иви гаснет. Она приподнимается, смотрит на нас.

Поставив стулья по разные стороны кровати, мы усаживаемся. Брант кивает мне, и я, стараясь не думать о том, как горят уши, собираюсь с мыслями.

– Иви, ты знаешь, кто мы?

– Вы – Брант и Николетта, – отвечает она. – Вы помогаете Рен.

– Правильно, но это не все, – говорю я. – Когда ты завтра отсюда выйдешь, то отправишься вместе с Рен в наш дом… и он станет твоим домом.

Она сводит светлые бровки.

– Я не понимаю.

– Твоя мама, – объясняю я. – Та, что вырастила тебя, – она не та, за кого себя выдавала.

– Что? – спрашивает девочка.

– Она вас украла. Всех трех, – тихо говорю я. – Ты понимаешь, что это значит?

Иви качает головой.

– Вы не ее дети. Она похитила вас у ваших матерей и вырастила как своих собственных. – Мне так хочется обнять дочку, погладить тонкие светлые волосики, откинуть их с изумительных зеленых глаз, взять ее ладошки в свои. Всему свое время, напоминаю себе. – На самом деле все немного сложнее, и как-нибудь на днях мы с тобой сядем, и я отвечу на любые вопросы. Расскажу все, что тебе захочется узнать. Но главное, Иви… Она украла тебя у меня, когда тебе было всего пять дней от роду.