Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

складами. Из процветающего совхоза, прикрепленного к авиационному заводу № 19 в Молотове, в столовую для рабочих предприятия не поступало «ни грамма». Заместитель директора завода устроил в совхозе ларьки для заводских и совхозных руководителей. За один только март 1942 года в них продали 583 килограмма мяса, 7540 яиц, огромные количества сливочного масла, сливок и сметаны, тогда как на завод совхоз поставил только 12 % запланированного количества мяса, 31 % – сметаны, 62 % – яиц, 73 % – сливочного масла. Заместитель директора завода тесно общался с начальником отдела подсобного хозяйства (ОПХ) и отправил ему сотни записок с предписаниями отпустить продукты приближенным замдиректора, включая его шофера и главного автомеханика. Начальник ОПХ, со своей стороны, велел совхозным заготовщикам отпускать продукты. В записках, представлявших собой всего лишь несколько нацарапанных на клочке бумаги слов, значилось только имя адресата и количество продуктов, которое требуется отпустить. Люди приезжали в совхоз на машинах в любое время суток за своими заказами и зачастую будили заготовщиков. Естественно, такая «торговля» привела в ярость рабочих как в совхозе, так и на заводе. Проверяющий быстро прекратил торговлю и передал дело в прокуратуру. Он указал, что подобную торговлю следует рассматривать как разновидность кражи[517].

В том, что в число протеже попали шофер и автомеханик, нет ничего примечательного. Чиновники часто незаконно использовали казенные машины в личных целях, что возмущало рабочих, которые, после того как из‐за нехватки топлива встали трамваи и троллейбусы, вынуждены были ходить пешком на большие расстояния, добираясь на работу и обратно. В Иванове, например, рабочие пришли в негодование, увидев, как чиновники на казенных машинах, заправленных выдаваемым по карточкам бензином, везут домой лишние продукты. Прочитав в «Правде» статью о том, как местные чиновники заботятся о рабочих, Соловьева, жена красноармейца, написала гневное письмо в ЦК. «У нас в Иванове некоторые работники обкома партии очень хорошо заботятся только о себе», – заявила она. Соловьева привела длинный перечень обвинений: секретарь обкома партии доставляет на машине картофель, капусту и другие овощи в специальный закрытый магазин в центре города, созданный им для чиновников. «Для машин скорой помощи бензину не хватает, – возмущалась Соловьева, – их жены ездят даже на машинах, хвалятся и болтают о своем пайке и только озлобляют людей». Продукты нагло распределяют у всех на глазах, хотя «рабочим и служащим эти продукты доставать очень трудно, приходится покупать на базаре по высоким ценам». Она понимает, подчеркнула Соловьева, что многим необходимо пожертвовать. «Я не против того, чтобы переживать трудности», – твердо заявила она. Она даже признала, что, вероятно, руководители заслуживают большего, чем рабочие: «Мы не хотим себя равнять с ответственными работниками, которые честно работают и отдаются всецело работе». В газетах превозносили верность солдатских жен, но секретарь парткома завел интрижку на стороне, обеспечивая продуктами не только себя, но и любовницу. «Разговоров на весь город, – писала Соловьева, – и в магазинах, и в трамвае, и в бане, и в других местах говорят: „Вот человек ответственный пост занимает, а какой пример можно с него взять?“» Местные чиновники и их жены, по ее мнению, выигрывали от жертв, приносимых другими: модно одевались, покупая вещи в закрытых магазинах, тогда как обычные люди и их дети ходили в лохмотьях. Соловьева добавила, что не стала ничего рассказывать находящемуся на фронте мужу: «Потому что нечего его расстраивать, он должен быть спокойным и крепче бить немецких гадов, чтобы скорее их разгромить, а потом он все равно ничего не может с этим безобразием поделать». Другие женщины с не меньшей неприязнью говорили: «Вот мужья с фронта приедут, за все отплатят». Однако Соловьева верила, что партийные руководители способны «призвать к порядку», и говорила о необходимости большей человечности и равноправия: «Положить конец всем безобразиям и нехорошим разговорам надо, чтобы другим уроком послужило, тогда больше будет спайки у людей и трудности будет легче переносить»[518].

Ее настроения разделяли рабочие по всей стране. Рабочие оборонного завода в Нижнем Тагиле написали коллективное письмо, где подчеркнули, что жертва должна быть общей:

Наш народ очень любит свою родину и ради ее идет на все лишения и жертвы, терпеливо переносит все лишения и тяжести войны, вполне сознает, что в нашей стране недостаточно продуктов питания, одежды и пр. и что все это потому, что на нашей родной земле, захваченной немецкими оккупантами, ведется великая освободительная война и народ трудится в тылу с удвоенной энергией, для того, чтобы дать фронту все необходимое. Но обидно и больно осознавать то, что кто трудится, кто защищает свою родину, а многие из руководителей попримазались, как говорится, на теплых местах и занимаются хищением продуктов и обманом даже государства[519].

Многие, даже среди молодых и неопытных рабочих, были убеждены, что чиновники потихоньку разворовывают запасы. В январе 1943 года недавние выпускники ремесленного училища, работавшие на заводе № 76 (Уральском турбинном заводе) в Свердловске, написали коллективное письмо, где обвинили чиновников в краже предназначенных для рабочих продуктов и товаров. Авторы другого письма жаловались: «А живем как собаки, у нас холодно в общежитии, мы все раздетые и разутые, вся одежда – валенки, сапоги и ватники – надели все начальники – те, кто сидят в конторах»[520].

К весне 1943 года государственные проверки и массовое недовольство побудили партию и Наркомат торговли положить конец самоснабжению, равно как и распределению по ордерам и спискам. 17 июля 1943 года правительство утвердило нормы продуктов, которые приблизительно 262 000 ведущих работников партии, комсомола, советов и профсоюзов могли получать по карточкам, в столовых и в качестве спецпайков в зависимости от положения и региона[521]. Первая и вторая категории получали продовольствие из трех источников: карточки, питание в столовой, спецпайки. Нормы были щедрыми: около 300 граммов мяса или рыбы в день, от 60 до 80 граммов жиров, большие порции крупы или макарон. Кроме того, ответработникам дополнительно выдавали объемные спецпайки: картофель, овощи, сухофрукты, молоко и яйца. Третья категория спецпайков не получала, что частично компенсировалось высокой хлебной нормой и правом на дополнительное питание в столовой, увеличивавшим потребление мяса и рыбы, жиров, круп среди этой группы примерно на треть[522]. В отличие от рабочих, представителям ни одной из перечисленных категорий не приходилось отдавать талоны, чтобы поесть в столовой. Постановление давало местным торготделам право открывать специальные магазины и столовые для ответработников и выдавать им спецпайки. Если говорить о количестве калорий, новых норм оказалось достаточно, чтобы первая категория получала более 4600 калорий в день, а вторая и третья – 3500 и