Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

эвакуированной из Москвы опереточной труппы. Более того, рабочие, сохранившие место в столовой, ели меньше новоприбывших. Рабочие, получавшие по миске супа или пшенной каши без масла, с негодованием глядели в тарелки к артистам оперетты, уплетавшим по три-четыре порции жареной ветчины с картошкой, суп-лапшу, соленые огурцы и чай с булочками. Завком неоднократно выражал протест против сложившейся ситуации, но чапаевский партком одерживал верх. В конце концов ВЦСПС принял меры, чтобы сгладить различия, постановив выдавать певцам и рабочим одинаковую еду, а сотрудников других организаций и вовсе не допускать в столовые[532].

Десятки тысяч заключенных НКВД трудились рядом с вольными рабочими, получая дополнительное питание из продовольствия рабочих. Заключенных должны были кормить из отдельных запасов, имеющихся в распоряжении НКВД, но для них были установлены такие скудные нормы, что они ослабевали и не могли работать. Руководители заводов, отчаянно нуждавшиеся в рабочих руках, дополняли их голодный паек продуктами, предназначенными для вольных рабочих. Руководство Кировского завода, где было занято около 2000 заключенных, обеспечивало каждому около 240 калорий из запасов рабочих[533]. Так же поступала администрация других предприятий[534].

Осенью 1943 года положение дел несколько улучшилось благодаря огородам, освобождению оккупированных территорий и захвату «трофейных запасов», принадлежавших немцам[535]. Когда запасы продовольствия увеличились, государство стало награждать перевыполнявших норму рабочих вторым горячим в столовой и обеспечивать дополнительное питание одиноким рабочим в бараках, а также тем, кто страдал от истощения и туберкулеза. Однако ни один рабочий не мог получить более шести талонов на второе горячее в месяц, а больные дистрофией и туберкулезом обязаны были предъявить справку о медосмотре[536]. Руководители регулярно пренебрегали инструкциями. Директор завода боеприпасов № 572 в Саратовской области, позднее обвиненный в крупных злоупотреблениях, выдавал вспомогательным рабочим, получавшим скудное питание, больше, чем им полагалось[537]. В Сталинградской области торговые инспекторы, посетив пятнадцать заводов и строек, обнаружили, что целых 80 % запасов, предназначенных для дистрофиков, выдавали людям без медицинских справок. Чиновники не крали продовольствие, а перераспределяли его больным рабочим, которых не осматривал врач: либо тех, кто выдавал справки, не было на месте, либо они были перегружены из‐за огромного количества пациентов. Кроме того, директора отдавали дополнительные продукты, выделенные для стахановцев, всем вынужденным работать сверхурочно, из соображений человечности позволяя рабочим, чья смена длилась пятнадцать часов и более, дважды ходить в столовую. Перераспределяли даже запасы, предназначенные для ответработников: 55 % от общего количества шло другим группам. Иными словами, руководители отдавали еду тем, кто в ней нуждался, но не в полном соответствии с предписаниями правительства. Хотя инспекторы упрекали директоров предприятий, что те не используют излишки продовольствия для повышения производительности труда, действия директоров на самом деле не расходились с задачами производства. Многими, вероятно, двигала простая человечность, но вместе с тем они понимали, что истощенные рабочие на производстве бесполезны[538].

Дополнительное продовольствие также брали из запасов для заводских рабочих, чтобы передать служащим. В Кузнецке (Пензенская область) директор обувной фабрики выдал талоны на обед главному бухгалтеру, а тот раздал их работавшим на предприятии служащим, включая телефонистов и радистов, нормировщиков, бухгалтеров, кассиров, уборщиков, упаковщиков, водопроводчиков, поваров, весовщиков и экономистов, чьи нормы были намного меньше, чем у тех, кто работал на производстве. Некоторые директора, перегруженные другими делами, выдавали талоны начальникам цехов и бригадирам, чтобы те распределили их по своему усмотрению. На иных предприятиях специальные надбавки, предназначенные для больных дистрофией, распределяли между всеми рабочими с подорванным здоровьем. Десятки тысяч купонов не успели выдать в тот месяц, для которого их напечатали. Один из проверяющих с упреком заметил, что руководители предприятий относятся к оставшимся талонам и карточкам так, будто это их личные запасы, и распоряжаются ими по своему усмотрению[539].

Руководители и местные чиновники часто распределяли лишние продовольственные карточки, как и талоны на «второе горячее», как тем, кто работал на предприятии, так и тем, кто не имел к нему отношения. Продукты выдавались в больших количествах. На пятнадцати танковых и химических заводах в Горьковской области, где в 1944 году на протяжении двух месяцев велись проверки, десятки тысяч килограммов хлеба, зерна, мяса, рыбы, жиров и сахара наряду с 160 135 купонами на «второе горячее» передавали группам, для которых они не предназначались. Почти 38 000 человек, не работавших в оборонной промышленности, получали карточки со штампом «О», а следовательно, большее количество продуктов. Сотрудники карточных бюро раздавали карточки, предназначенные для рабочих, занятых в горячих цехах и на опасном производстве, рядовым рабочим и чиновникам. Тем, кто занимался добычей торфа, они выдавали более выгодные карточки промышленных рабочих, а тем, кто трудился на лесозаготовках или в совхозах, ставили городской штамп, означавший повышенную норму. Руководство завода перераспределяло дополнительные запасы, направляя их заводской поликлинике и местной газете[540]. Все эти действия сглаживали разницу между уровнями продовольственной иерархии, от чего выигрывали рабочие, занимающие более низкие ее ступени. Но поскольку запасы были ограничены, рабочие на более высоких ступенях продовольственной иерархии в итоге получали меньше.

Нелегальное перераспределение было широко распространено. Почти половину из 204 директоров подмосковных предприятий сочли виновными в серьезных злоупотреблениях. Из более чем 3,7 миллиона розданных талонов около 20 % вместо рабочих попало в руки бухгалтеров, машинистов, парикмахеров и прачек, а то и вовсе пропало[541]. Схожие практики получили распространение на оборонных заводах Татарии. Один инспектор пришел к выводу, что на проверенных им предприятиях утвержденные государством правила выдачи дополнительных пайков были грубо нарушены[542]. Но порой «нарушения» позволяли накормить голодных и обеспечить рабочих энергией, необходимой, чтобы держаться на ногах.

Воровство

При явной краже, в отличие от менее однозначной практики перераспределения, продукты или товары, предназначенные для других, употребляли в личных целях или ради собственной выгоды. Анатолий Волин, прокурор РСФСР, заметил, что крали главным образом люди, имевшие доступ к продовольственным или товарным запасам. Волин, рассматривавший в числе других преступлений те, что связаны с продовольствием, собрал материалы, показывавшие, что мелкое воровство, как и крупные хищения, процветали в горторготделах, ОРСах, сельских потребительских кооперативах, столовых, контрольных и карточных бюро, на пищевых комбинатах, предприятиях, выпускавших товары широкого потребления, транспортных узлах и складах[543]. Работники торготделов, признанные виновными в краже, накопили в общей сложности 167 миллионов рублей за 1942 год, 212 миллионов – за 1943‐й, 560 миллионов – за 1945-й. В некоторых республиках, включая Дагестан, Татарию и Мордовию, украли значительную часть продуктов и товаров, предназначенных для рабочих и городского населения[544]. В тайном докладе А. Н. Косыгину, председателю Совета народных