Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

на кровати, Ангелина обдумывала это слово, повторяла про себя, беззвучно двигая губами.

Не-тер-пе-ни-е.

В дверь опять постучали. Из тамбура донесся чей-то голос. Кажется, звали ее.

Вставать с постели не хотелось, но, растревоженная каким-то безымянным внутренним волнением, Ангелина все же зашевелилась.

Грузное тело двигалось с трудом. Подняться удалось только с третьей попытки, перевалившись сначала на бок. Когда Ангелина подогнула разбухшие ноги, раздался треск и несколько пуговиц от халата разлетелись в разные стороны.

Ничего, не спеши, дорогая. Торопиться некуда.

Успокоенная теплым голосом тети Кати, Ангелина начала вставать с кровати. Качнулась вперед раз, другой… Неподъемные бедра словно приросли к постели. Сорочка, плотно обтягивающая тело под халатом, потрескивала швами. Как она могла так располнеть за один день? Может, отеки?

Все хорошо.

Знакомый голос ласкал опустевшую голову изнутри, растворял нахлынувшую тревогу.

Все хорошо, дорогая. Ты растешь, как и любое живое существо. Все хорошо. У тебя все получится.

Ангелина уперлась рукой в изголовье кровати, оттолкнулась. Потом еще раз. Да, все в порядке. Вот она и поднялась.

Еще один громкий стук в дверь. Слишком, слишком громкий.

Пошатнувшись, Ангелина ухватилась за металлический стебелек бра. Светильник протяжно скрипнул, но все-таки выдержал. Окончательно выпрямившись, Ангелина заковыляла в прихожую. Под повязкой снова зудело. Справа сверкнули и пропали в темноте глаза Маси. Ангелина всмотрелась во мрак за открытой дверью санузла, но больше ничего не увидела. Наверное, Мася забилась под ванну. Ангелина хотела позвать ее, но на то, чтобы двигаться, уходило слишком много сил. Говорить на ходу было тяжело.

Ноги переступали целую вечность. Каждый шаг отдавался пудовой тяжестью. Руки, похожие на свиные окорока, елозили по распухшим бокам, больше не способные вытянуться вдоль тела. Зуд в ране усиливался, делаясь почти невыносимым.

– Кто там? – Собственный голос оказался странным, булькающим.

Как будто каша во рту. Ангелина откашлялась (легче не стало) и прильнула к дверному глазку. В темном тамбуре было пусто. Кто бы ни стучал в ее квартиру, он уже ушел.

И хорошо. Возвращайся обратно, дорогая.

И Ангелина потопала обратно в свою единственную комнату, яростно расчесывая повязку. Со всех сторон давила духота, густой воздух клокотал в горле, оседал во рту частичками горячей мокроты пополам с песком. С трудом протиснувшись на лоджию, Ангелина распахнула окно, вдохнула освежающую темноту. Стало немного легче. Про крылатых тварей она больше не вспоминала и, оставив окно открытым, так же, с усилием, пропихнула свое тело обратно в комнату.

Зуд не унимался. Нетерпение нарастало. Теперь толстые пальцы едва доставали до нужного места. Проходя мимо стеллажа, Ангелина задела его боком. На пол со стуком посыпались грошовые сувениры. Следом упала небольшая рамочка с вышивкой. Дальше под ногу подвернулся стул, потом живот задел комод. Дело было не в темноте. Неизменное расположение предметов Ангелина помнила с закрытыми глазами. Изменилась она сама, ее тело.

Ты растешь, дорогая. Как все живые существа, ты растешь и изменяешься, ты становишься чем-то иным, чем-то лучшим.

Голос тети Кати заглушался зудом, распространяющимся во все стороны от раны. А еще было режущее давление, из-за которого снова становилось трудно дышать, трудно двигаться.

Халат Ангелина кое-как стянула сама, а затем вытащила из верхнего ящика комода ножницы. В ее непослушной руке они казались непривычно маленькими. Перехватив ножницы поудобнее, она приступила к делу.

Сначала – все то, что мешает. Сорочка, трусы, гетры. С гетрами пришлось повозиться: они были слишком толстыми, а наклоняться из-за разросшегося живота и боков оказалось почти невозможно. Но она справилась.

Некоторое время Ангелина стояла неподвижно среди раскиданных по полу обрезков одежды, наслаждаясь опьяняющим ощущением свободы. Хрупкий скелет потрескивал под увеличивающейся тяжестью ее обнаженных телес.

Оставалось последнее.

У тебя получится, дорогая. Еще немного.

Неуклюже орудуя ножницами, Ангелина разодрала повязку. Короста запекшейся крови оторвалась вместе с бинтами, и линии порезов поползли дальше, деля плоть на мясистые лепестки, обнажая влажное и сочное.

Ты растешь. Ты изменяешься. Ты снова живешь. Только и всего.

Мучительно хотелось лечь и никогда больше не двигаться. К чему эти бессмысленные перемещения с места на место, если жизнь кипит здесь, в ней самой?

Ангелина попыталась присесть, наклонилась чуть в сторону. Левая нога с хрустом подломилась, и она завалилась на пол. Обломки костей так и не показались наружу, увязнув где-то в пухнущей горе плоти. Они больше не были нужны.

Распластавшись на полу, Ангелина смотрела в потолок. Зуд и боль не мучили ее, но и не исчезли полностью, сигнализируя обо всех новых метаморфозах, происходящих внутри ее аморфного тела.

Ты просто растешь. Потерпи еще немного, дорогая.

Ангелина хотела ответить что-нибудь тете Кате, но рот склеился, и ей не удалось издать ни звука. Тогда она просто закрыла глаза. Где-то рядом страшно завыла Мася.

4

Голос сказал, что она может проснуться, и Лиля открыла глаза.

Она лежала на боку на мягком, почти как пыль, песке. Песок устилал пол подъезда и захлестывал основание крутой лестницы, не ведущей никуда. Лиля сосчитала ступеньки: взгляд гусеницей переползал с одной на другую, пока не наткнулся на препятствие. Четырнадцать. На середине пятнадцатой лестница упиралась в неровный, грубо вытесанный из серого камня потолок.

На самом деле это не был подъезд. И никто не жил в глухой каменной громаде, которая лишь притворялась настоящим домом. Но это не имело значения. Значение имела только жизнь.

Лиля положила руку на выпуклый шар живота. Он ничуть не уменьшился, пока она отдыхала. Скорее наоборот, еще немного подрос. Уплотнился. Потому что в нем зарождалась новая жизнь. Прижимая ладонь к животу, Лиля могла ощущать ее медленное, робкое шевеление. Это двигалась ее деточка.

Как все случилось?

Лиля снова прикрыла глаза, перебирая в памяти обрывки своего путешествия сквозь ночь.

Путь был долгим. Она видела и не видела одновременно. Она чувствовала вес обмякшего тельца в руках, но не уставала. Ее вел Голос, только теперь он был беззвучным. Невидимая нить, протянувшаяся из ее прежней, уже позабытой жизни к…

Она оказалась там внезапно. В Том Месте. Просто вдруг почувствовала, что находится именно там, где должна быть, и сразу поняла, что нужно делать дальше. Перехватив поудобнее свой довесок, она начала карабкаться вверх. Дорога все время сворачивала вбок, поднимаясь и поднимаясь, и, хотя подъем был крутым, а из-под ног то и дело осыпались пласты песка и мелкого камня, Лиля знала, что идет верным путем. Нащупывая в сумраке очередную опору, она продолжала взбираться по спирали, пока и этот путь не окончился.

Колыбель. Так называлось это место. Место, где живет Голос.

Лиля прошла внутрь так далеко,