И оживут слова - Наталья Способина

смешных историй и не пыталась сглаживать грубость отца. Было видно, что ей стыдно за произошедшее. Радим отвечал князю учтиво, но в его голосе тоже поубавилось сердечности. Только, похоже, Любиму на это было искренне наплевать. Он вел себя так же, как и до инцидента. Миролюб больше ничего не говорил, Добронега тоже.

Я пару раз ответила на какие-то вопросы князя. Сначала боялась, что речь вот-вот зайдет о моем предполагаемом плене и тут-то и всплывет что-нибудь, что выдаст меня с головой, но князь только спросил, правда ли, что я не помню ничего из случившегося. Я кивнула, подтвердив, что вообще ничего не помню. За столом воцарилось молчание, словно все ожидали, что еще я скажу. Я молчала, и князь пробормотал: «Странно». Мне нечем было крыть, потому что это действительно было странно, но неожиданно мне на помощь пришел Миролюб:

– Это не странно, отец, это правильно. Я вон тоже ничего не помню. Кроме топора, что руку отсек.

Князь нахмурился и кивнул, словно закрывая тему, а я почувствовала жгучую волну благодарности за то, что мне не пришлось ничего сочинять, и только потом до меня дошел смысл сказанного. Миролюб лишился руки у кваров? И если он сравнил это с состоянием Всемилы, то это тоже было… в плену? И снова что-то смутное мелькнуло на краю сознания. И почему-то снова перед моим мысленным взором возник мальчик, так похожий на Миролюба. Я посмотрела на Миролюба с благодарностью. Он перехватил мой взгляд и неловко улыбнулся, словно подбадривая. Я улыбнулась в ответ. Княжеский сын определенно пошел не в отца.

Добронега бесшумно встала и сообщила, что вернется чуть позже. При этом она обращалась не к князю, а к хозяину дома – Радимиру. Тот кивнул, пытливо взглянув матери в лицо, мол, все ли в порядке. Добронега лишь коротко улыбнулась в ответ, а князь посмотрел так, будто хотел не позволить ей уйти. Думаю, с него бы сталось, но Любим ограничился лишь тем, что попросил ее вправду вернуться, уважить гостей. При этом именно попросил – не потребовал. Добронега еще раз повторила, что вернется, и вышла. Глядя на выходящую из комнаты женщину, я подумала, что со спины мать Радимира кажется очень молодой. А еще я раньше не обращала внимания на то, как прямо она держит спину и какая у нее величественная поступь. Дверь закрылась, и Любим наконец перевел взгляд на Радима и стал снова расспрашивать его о лодье Будимира, а Миролюб склонился ко мне и прошептал на ухо:

– Пойдем погуляем?

– А можно? – спросила я, бросив быстрый взгляд на князя.

– А отчего нельзя? Мы тут все одно не нужны.

Я кивнула, и мы, переглянувшись, встали.

– Воздухом подышим, – пояснил Миролюб.

Князь хмыкнул, а Радимир бросил на меня обеспокоенный взгляд, но ничего не сказал. Уже выходя, я подумала, что, может, это слишком большая вольность с моей стороны – пойти гулять наедине с Миролюбом. Но отступать было поздно. Он ведь ничего мне не сделает, правда? И только выйдя за дверь, я сообразила, что едва достаю Миролюбу до плеча, вижу его в первый раз и пора бы мне уже научиться сначала думать, а потом делать.

Миролюб положил руку мне на плечо и подтолкнул к выходу. Мне невпопад подумалось, что это хорошо, что у него только одна рука. Пока я чувствую ее на своем плече, можно не бояться никаких других посягательств. Впрочем, мой героизм продлился ровно до выхода на крыльцо. На улице-то я что буду делать? На помощь звать?

К моему несказанному облегчению, во дворе было людно. Впрочем, я тут же почувствовала, что мой желудок, в котором ничего, кроме Добронегиных пирожков, так сегодня и не оказалось, болезненно сжался. Во дворе находились несколько человек в синих плащах. Дружина князя. И среди них наверняка был тот мерзкий Борислав. Я глубоко вздохнула, лихорадочно подыскивая предлог вернуться в дом. Но потом увидела, что здесь не меньше воинов в алом, и мне стало спокойнее.

Поведение Миролюба тоже поднимало настроение. Он не стал тут же хватать меня в охапку и тащить в ближайший темный угол, а вместо этого направился к группе людей, все так же придерживая меня за плечо. Мы подошли к компании, где, судя по цвету формы, двое были воинами Радима, а четверо – людьми князя.

– Здравствуй, Миролюб, – поздоровались воины в алых плащах. Обоих я знала только в лицо.

Миролюб ответил на приветствие и спросил, о чем они так увлеченно разговаривали. Надо же, пока я там, на крыльце, тряслась от страха, он успел заметить, что тут кто-то о чем-то увлеченно разговаривает.

– Да ваши люди про Олега расспрашивают, – охотно пояснил дружинник Радима.

– А что расспрашивать-то? – не понял Миролюб и повернулся к своим.

– Да как же! – откликнулся высокий и курносый воин князя. – Живой же хванец. Мы ж про них с детства только сказания и слышали. А он еще совсем один остался.

И снова что-то дрогнуло в моей душе от этого «совсем один».

– Ну и что рассказывают? – изобразил любопытство Миролюб, невзначай прижимая меня к своей груди. Мне не оставалось ничего, как прислониться к нему спиной. Я почувствовала жар его тела даже через одежду и снова подумала, что опрометчиво поступила.

– Да про то, как лодью Будимира догоняли, – с воодушевлением ответил воин. – Говорят, что он и впрямь лихо стреляет. А с виду и не скажешь. Я его только мельком увидеть успел, как он в дом входил, так мальчишка же совсем.

Было видно, что дружиннику очень обидно оттого, что не получилось рассмотреть «живого хванца» получше.

– Мальчишка и есть, – согласился воин Радима. – Да только не боится ничего. Хуже квара того.

– Почему хуже? – обиделась я за Радимова побратима и только тогда поняла, что до этого мужчины успешно игнорировали факт моего присутствия, а тут все разом повернулись в мою сторону.

Я сразу почувствовала, что стою, прислонившись к груди княжеского сына, да еще встреваю в мужской разговор. Ожидала неодобрения, но свирец, похоже, ничего предосудительного не увидел, так как спокойно пояснил:

– Так сама разве не видишь? Некуда ему оглядываться. Дома за спиной нет. Вот и лезет очертя голову.

– А Свирь? – негромко спросила я. – Разве не дом теперь?

Не знаю, зачем я задавала вопрос, ответ на который был очевиден. Не дом и никогда им не станет. Но, наверное, мне просто нужно было услышать подтверждение из уст другого человека. А еще… впервые за все время пребывания в Свири я говорила с посторонним человеком и у меня был шанс узнать об Альгидрасе хоть что-то. И я просто не могла этот шанс упустить.

– Свирь? – эхом откликнулся второй воин. – Свирь – дом воеводы нашего. Олегу она домом никогда не станет. Хоть Радимир глаза на то закрывает, но слишком другой он. Неспроста же о них сказания складывали. Смотрит на тебя иной раз – и озноб по спине. Даром что мальчишка.

Значит, правда все. И не мерещится мне, будто взгляд у него совсем не по годам. А еще мне показалось, что воин… не то чтобы не любит Альгидраса, но определенно предпочел бы держаться от него подальше. Наверное, в Свири вздохнули бы с облегчением, исчезни побратим воеводы в один прекрасный день. А вдруг и вправду исчезнет? Вспомнилось, как Альгидрас улыбался Злате, когда дарил ей бусы, и у меня перехватило горло.

– Так что там на корабле-то было? – нетерпеливо отозвался Миролюб, и я усмехнулась. Сразу видно – воин. Это не я тут со своими «дом – не дом, любят – не любят».

– Знаешь, верно, что воеводу-то на берегу ранили? А кабы не Всемила, так и вовсе бы убили, – продолжил воин.

Я опустила голову, почувствовав, как Миролюб на миг прижал меня сильнее, словно благодаря за это. А ему-то какой прок в Радиме?

– Так Олег сначала на лодье что-то странное делал. Вроде как яд на стреле учуял. Ну, кварские-то стрелы часто с ядом, верно. Потому как от пустяшных ран в жутких корчах отходят. Так пока воевода горло драл на него… Слышал, небось, что запретил он Олегу-то на лодье впредь появляться, потому как голова бедовая. Так вот, пока воевода на него… тот давай ему рану вскрывать да порошком каким-то сыпать.

– Не порошком сперва, – перебил второй. – Сперва