Нежность - Элисон Маклауд

Диктовку наконец прервала Хильда. Лоуренс открыл дверь. Взгляд служанки испуганно метался, она что-то сжимала в руке за спиной. Оказалось – телеграмму. Только что доставленную в Уинборн и адресованную миссис Лоуренс.

Фрида прочитала и рухнула у стола. Мэри сбежала. Лоуренс стоял над женой, прижимая ее голову к своему животу.

Отец Фриды, барон, опасно заболел. Врачи говорят, что он не проживет и месяца.

– Вы должны к нему ехать, мадам.

– Я должна, Лоренцо, – сказала Фрида.

– Конечно, должна.

Иногда у них все еще получалось забывать, на миг, что идет война, что границы закрыты и что Фрида никак не может поехать к родным – во всяком случае, если хочет потом вернуться в Англию. Никто еще не успел осознать новую реальность. Мир вывернулся наизнанку.

Нехарактерно для Фриды, она так пала духом, что не стала рыдать, проклинать войну или оплакивать рок, забросивший ее в края, где ее вольный дух заточен в провинциальном Грейтэме. Она лишь укрылась в спальне на весь день и весь вечер, даже отказалась выйти к ужину. Наконец изгнанник крикнул ей, что приготовил «пастуший пирог».

– Из баранины? – тихо спросила она, тупо глядя перед собой, когда Лоуренс принес ей ужин на подносе прямо в спальню. – Это нам не по карману.

– Не беспокойся, – ответил он. – Не из баранины. Из пастуха. Я сам пошел на охоту и добыл его.

Улыбка оказалась сильнее губ Фриды.

Он сел на кровать рядом с женой и стал кормить ее маленькими кусочками с вилки.

Назавтра Фрида немного пришла в себя, но теперь уже он свалился с гриппом или простудой, которую – как не преминула напомнить Фрида – им принес Джек Мёрри, «друг до первого дождя».

Фрида выклянчила у Моники Артура с машиной и поехала в Чичестер, чтобы купить два хороших платья – дневное и вечернее – для траура. Изгнанник представил себе, какие счета придут по почте, и у него поднялась температура. Фрида обещала взять ему что-нибудь в чичестерском отделении сетевой аптеки «Бутс».

– Жалко, что от тебя у них нет лекарств, – рявкнул он.

Фрида совершенно не поняла, что он имел в виду:

– О, я уже выздоровела, милый Лоренцо. Вот съезжу за покупками, и мне станет совсем славно.

Он полусидел на кровати в гостевой комнате, подпертый подушками, во фланелевой рубахе, застегнутой до горла, унылый и одинокий. Слабый и озлобленный из-за гриппа, он не хотел никому показываться в таком виде. Он прогнал даже Уилфрида Мейнелла, своего благодетеля и хозяина Грейтэма. Согласился принять только, ради нового романа, Виолу, свою добровольную секретаршу, и ее подругу, начинающую поэтессу Элинор Фарджон.

Элинор обладала живым характером и любила пешие походы по горам. Она сразу понравилась Лоуренсу. Некрасивая, с густыми широкими бровями, в толстых очках. Когда она говорила, у нее появлялся двойной подбородок, хотя она была худая, еще молодая и не отяжелевшая лицом. Лоуренс боялся, что она из тех прелестно оживленных девушек, у которых в будущем лишь безответная любовь, из самых сильных, а потом, в конце концов, стародевичество. Он решил, что это неправильно, ведь у нее чудесная улыбка, от которой он сел на постели, забыв про свою болезнь. Как несправедлив бывает мир к женщинам.

Надо, чтобы на ней женился Кролик Гарнетт. Это все устроит. Он сам так и скажет Кролику. Она слишком замечательная, чтобы позволить жизни просто так ее сожрать.

Элинор любезно согласилась помочь Виоле перепечатать остаток рукописи. Виола постаралась умолчать о том, что сама страдает от перенапряжения глаз.

Элинор, как и ее брат Герберт Фарджон – лондонский драматург, шапочно знакомый Лоуренсу, – входили в кружок друзей, центром которого были братья Бэкс. У изгнанника сложилось впечатление, что шайка Бэксов превыше всего ставит оперу, русский балет и крикет. Дэвид – Кролик – принадлежал к тому же кружку, и Элинор хорошо отозвалась о нем. Она сказала, что была очень рада, когда через Виолу познакомилась хоть с несколькими литераторами своего возраста.

Пациент отставил чашку с овалтином[32]:

– Не катались ли вы на канадских санях в Даунсе, недалеко отсюда, с месяц назад?

Элинор непонимающе взглянула на него и рассмеялась такому странному вопросу. Лоуренс смотрел с необычной настойчивостью.

– Да, признаюсь, каталась.

– С Дэвидом? – Его глаза обжигали синевой.

– С Кроликом. Да, он был с нами.

Откуда такой интерес к обыденному катанию?

– И? – спросил он.

– Что «и»?

– Кто еще с вами был?

– А, поняла! Дайте подумать… Мейтленд Рэдфорд – да, он тоже был с нами. Понимаете, нам всем стало как-то тесно в четырех стенах – после рождественских праздников и со всеми этими военными новостями, они каждый день, и такие мрачные.

– Наверняка ты скоро познакомишься с Мейтлендом, когда он… – подключилась к разговору Виола.

Лоуренс устремил взгляд на Элинор:

– Вы про того Мейтленда, который спас малютку Сильвию, когда она повредила ногу?

– Да. – Элинор помолчала. – То было позапрошлым летом.

– Мэделайн говорила… – пробормотал он.

И соврал. Не говорила. Хильда сказала про несчастный случай, но лишь мельком. Лоуренс понял: здесь есть какое-то обстоятельство, о котором все знают, но никто не говорит вслух. Что же это?

Удивительно, что ни единая душа не упомянула главу семейства, Перси Лукаса. Любопытно. Почему он, отец ребенка, не взял дело в свои руки? Как выразилась Хильда, «время шло, и Мэделайн все больше тревожилась». Почему только Мэделайн? А Лукас? Очень странно. Хильда сказала, что приезжал врач из Сторрингтона толстенький сельский врач, неунывающий и добродушный. М-да, воспаление налицо. М-да, не исключено, что начинается заражение крови, – нет, не наверное. Но не исключено. Так прошли две недели…114

И тут явился этот самый Мейтленд, очевидно посланный Божьим провидением, – явился совершенно случайно, вместе с Элинор, осмотрел больную и сразу посерьезнел.

Есть опасность, что девочка останется хромой на всю жизнь. Страх, негодование вспыхнули в каждом сердце…115

Мейтленд, приятель Элинор, а отнюдь не Перси спас положение.

Сидя в ногах у изгнанника, Элинор вспоминала тот мрачный случай:

– Мейтленд как раз должен был получить диплом врача. Мы отправились в пеший поход по Сассексу и заглянули в Уинборн, навестить всех здешних. И конечно, дальше не пошли. По требованию матери Мейтленд осмотрел девочку и тут же заметил то, что проглядел сельский врач двумя днями раньше. Он сразу бросился звонить старшему консультанту, хирургу, в Лондон, и Сильвию помчали туда на особом автомобиле. У меня до сих пор звенят в ушах ее отчаянные крики. – Про отца по-прежнему ни слова, подумал Лоуренс; Элинор продолжала: – Я никогда не забуду ее личика