Семь видений богатыря Родиполка - Анастасия РУТТ

еще много гостей прибыло, но Хор про тех уже не рассказывал, потому как дядька Силуан строго на них посмотрел да брови сдвинул. Но князья те уж и не слышали богатырей. Много их собралось. Все друг дружку радо встречали, кланялись, обнимались, шумели. Собрались все князья — не пройти: братья его, дядьки да дети их.

— То все они радо обнимаются, что сошлись на Солнцевороте, а коли не сошлись бы, то все уж тут бы переругались да побились. А то все рады! — сказал ехидно Честислав, словно видал уже такое.

«Мир-то княжий таков, — думал Родиполк, — что много в нем яркости, красок. Все в нем нарядно, с блеском. Золотом да самоцветами горят все — загляденье. Но все то хитрость. Все князья те хитры, каждый о себе думает да о выгоде своей. Но на празднестве того не видно. Все они светлы, довольны».

Началось возведение на княжество младого Солнцеворота. Тот перед батюшкою своим стал на колени на яркий обережный ковер. Возле Борислава Саввича стоял главный княже, старый, но еще сильный Зигмула, держа в руках толстый, золотосеребряный обруч. Борислав взял тот обруч из сухих рук главного князя да надел на голову Солнцевороту.

Затеяли пиршество. Все вставали да кричали:

— За князя нового Солнцеворота! — поднимая вверх свои гранены плошки в самоцветах.

— Здравь будь, княже! — кричали другие, вставая со скамей и поднимая полные плошки.

Все князья были довольны. Даже хмурый княже Гнесь повеселел во хмелю. Много раз вставали да кричали князья добрые слова новому младому князю. Пир выдался на славу.

Настал черед обетов богатырей. Друг за дружкою шли богатыри, кланялись да громко говорили о службе новому князю. Князья стихли, слушали обет всех богатырей. Когда настал черед Родиполка давать тот обет, взглянул на него князь Баграт, глазами сверкнул да недоброе задумал.

Во время обета младой богатырь побледнел. Все подумали, что от волнения. Но взаправду Родиполку видение было. Увидал он мертвого младого князя, с алым пятном на груди. Лежал тот княже красивый, но мертвый в малой ладье на реке Вольновой. Запустили в нее стрелы, загорелась она огнем ярким красным. Заголосила на бережке младая жонка Солнцеворота, Горислава, прижав к себе малое дитятко. Запричитала мать-княгиня, заплакал отец-князь. Рыдал народ о своем новом младом, но уже мертвом князе. Родиполк, будто в тумане, договорил обет. Окончив, поклонившись младому князю, подумал: недолго-то тебе княжить, прародители тебя уже ждут за Леть-рекою. Вновь Родиполку было знамение, да не милое и хорошее, а лютое да злое. Все Леть-река зовет, манит. Поначалу Траяна, после — Милолику с дитятком малым, затем князя-батюшку Венислава. Теперь Леть-река за собою молодого князя Солнцеворота увлечет. Вон как все выходит. Да только переделать то все нельзя, Леть-реке не перечат, ибо гневаться будет да заберет весь род.

После пиршества Родиполк пошел в малый терем, где жил с княжною, да собрал все свои старые наряды, в коих безжоным ходил. Рубахи обережные, что ему Милолика ладила, не тронул да оставил в тереме. Сам же вернулся в терем безжоных, где когда-то с Даром и Траяном жил. Мамушка Афросья горько на него смотрела, но встретила ласково, нежно. Поселила она его в тереме на место Дара-богатыря в отдельные палаты. Спать теперь Родиполк будет на мягких перинах пуховых да под одеялом белым. Возле кровати — сундук железный, серебром отделанный. Туда и сложила все одежды Родиполка мамка-нянька Афросья. Но то встретила его в тереме мамушка Афросья последний раз. Съезжалась она с дядькой Силуаном, ведь нашлась ей замена — хозяйка, что в тереме у князя-батюшки Венислава служила. Она-то, мамка-нянька Светослава, — краснощекая, большая, с руками сильными, хозяйственными, но глазами синими да холодными.

…Пришла веснь-Макуша, жена Ярилы-солнышка, привела с собою птиц с заливистыми песнями. Настали дни ясные, с теплыми лучами красного солнышка. Пригрело солнышко Ярило-батюшка, теплом своим да любовию, Хмура-то и отступила. Забрала она с собою ковер белый зимний да ветер стужий.

Родиполк любил ту весну-Макушу. Ведь она, словно та кудесница, пробуждает все ото сна великого. Наделяет она силою большою, все оживает вокруг. Как пройдется она своими ноженьками по белу снегу-перине, так тот и ручейком зазвенит молодым, звонким, бежит, течет — не остановишь. А уж как взмахнет своею рученькою нежною, ласковою весна та, деревья и пробуждаются, соком наливаются, зеленые почки выпускают. А как песни свои запоет нежные весенние, то все уж звери да птицы просыпаются. А птицы-то те веселы за нею поспевают, да и свои выводят, в разноголосье. Идет Макуша дальше по земельке, родимой, а на ее место Лель приходит, что Ладе-то мужем приходится, и свою песню выводит, подхватывают ее птицы, да и уже не смолкают.

Пришла Макуша, молодица-красавица, земля-матушка отогрелась, ожила — да своею жизнью, словно молоком материнским, питать стала. Мужики сильные жизнь ее новую да плодородность увидели, в поля выходить стали да зерно сеять; у каждого свое: зеленое, желтое али темное. Оберегали они эти зерна всю зиму Хмуру, пригревали да лелеяли. А теперь вот в мешочки кладут, а после уж землю распахивают, зерна вынимают да в землю сеют. Потом уж и борозду сравнивают, заглаживают. А Ханга мудрая поначалу разговор с землей делала, слова ласковые шептала, чтобы обиды у той не было, когда тело земли-матушки разрывать будут, а после уж сеять надо. Но тут все по-новому, по-другому было.

Град великий Ясный тоже просыпался. Людь веселый выходить стал более из изб своих, да все один перед одним красуются, а дети-то малые гогочут да веселятся, меж собою в игры играют, тешатся.

Новый младой княже, красен Солнцеворот, по празднику Яриле-батюшке веселу торгашку придумал, чтобы люди диковины свои показывали да придумки. Поставили столы-то дубовые прислужники князя, по осемь штук к друг дружке, да в отри ряда, прямо возле княжьего терема на большой площади. Оживился народ, радовался, все принесли сюда. Самые богатые — ковры да самоцветные украсы. Кто средний-то был — мед да ткани нарядные. А кто попроще — ложки да плошки деревянные. Но в большой цене-то были наряды с обрядной вышивкой от молодых безмужних девок. Коль девица нетронутая наряд сделает, то добро тому будет, а коль дитятки, то судьба добрая. Щедрая торгашка получалась, веселая, богатая, всего-то и не перечесть да не пересмотреть. А по конце торгашки, когда столы-то унесут, а народ нарядным выйдет, будет княже младой кострище слаживать, дабы Хмуру отпугнуть, чтобы более та не возвращалась.

Между торгашными рядками княже Солнцеворот гордо прохаживался, в сапогах алых да кафтане парчовом, золотом отделанном. Лисий