Скульптор твоего тела - Игорь Евгеньевич Журавлёв

и рассматривая, в свою очередь лицо Гази. Гази захотелось крикнуть, чтобы не рассматривал его, но он сдержался, понимая, что тот осматривает фронт предстоящей работы. Голос у доктора был с хрипотцой, такой не спутаешь. Наверное, курит много, подумал Гази и принюхался. Но табаком не пахло, это хорошо, не любил Гази табак.

— Ты доктор? — Гази еще раз улыбнулся, но на этот раз — хищно, как он умел и знал, что людей нервирует такая его улыбка. Но вошедший внешне никак не отреагировал, ответив вопросом на вопрос:

— А ты, значит, пациент? — и улыбнулся широко и открыто.

И отчего-то улыбка эта Гази совсем не понравилась.

[1] Библия, Книга Экклезиаста, глава 7, стих 26.

[2] Гази (тюркск.) — воин, герой.

Глава 16

Вот ты какой, значит, думал я, разглядывая небритую физиономию навязанного мне пациента. С виду, мужик как мужик обычного кавказского типа внешности, на тракториста сельского похож, хоть и одет дорого. Ростом мне чуть выше плеча, фигура кряжистая, как у борца. Может, кстати, и борец в прошлом, на Кавказе любят этот вид спорта. Хач, конечно, как я и думал, скорее всего, чеченец. Взгляд внимательный, изучающий. Ну, посмотри, посмотри, а я посмотрю на тебя. Злой я был. После побега Элис что-то во мне сломалось. Может, пройдет со временем, но мне все равно. Так даже лучше.

— Ты доктор? — нагло улыбнулся нохчи, и от этого я почему-то успокоился.

— А ты, значит, пациент? — ответил я своим смодулированным хриплым голосом и широко улыбнулся. И от этой улыбки он почему-то нахмурился. Впрочем, я не гадалка, что с ним не так, я и без того отлично понимал, что это бандит, за плечами которого не одна жизнь. Что ж, я знаю, ты меня в живых не оставишь, но это ты так думаешь, а мы еще посмотрим.

Я прошел в дальний угол комнаты, где на высоком столе было сооружено что-то типа лежака, над которым горели яркие лампы дневного света, и осмотрелся.

— Значит, так, — я посмотрел на пациента. — Сейчас идешь и бреешься настолько чисто, насколько это вообще возможно. Потом приходишь и залезаешь на стол, — я хлопнул ладонью по столешнице, — буду тебя оперировать.

Он ничего не сказал, но вышел из комнаты. А я присел на тот самый стул, с которого он поднялся, и задумался.

За прошедшее после последней встречи с Котельниковой время, я хорошо над собой поработал. Идея была такая. Мне нужно было переделать себе внешность так, чтобы тот, кто в результате вышел, не имел ни малейшего сходства со мной настоящим. Зачем это, спросите вы? Затем, что я практически уверен в том, что он меня убьёт. Вернее — захочет убить. Он не будет убивать никого больше, потому что он наверняка все сделал так, что кроме меня, его новую внешность не увидит никто, кто знает его сегодняшнего. Поэтому, за Светлану я не боялся, она личность публичная, зачем ему лишний шум? Просто она его нового лица не будет знать и все. А вот со мной так не получится, поэтому меня он убьет обязательно, независимо от его благодарности за мою работу. Это, с его точки зрения, просто гарантия его будущей спокойной жизни. Как говорится: ничего личного. Но и у меня тоже есть для него сюрприз.

На удивление у меня все получилось довольно быстро, часов за пять. Я смотрел на себя в зеркало и видел старика, не имеющего ни малейшего сходства со мной.

— Здравствуйте! — произнес я вслух и с удовлетворением услышал хриплый голос пожилого человека — результат моей работы со связками.

Этого пожилого доктора сейчас и видит перед собой Гази. Его же видели все в доме, включая банкира и его жену, сестру бандита. Это мое алиби, все подтвердят и даже увидят на кадрах видеонаблюдения того, кто здесь был, если до этого дойдет. А я надеюсь, что не дойдет.

Видеокамер в доме и перед домом было и правда много, но ни одной из них не было в подвале вообще и в той комнате, где мы сейчас находились, в частности. Если бы даже и были раньше, то Гази попросил бы их убрать. Зачем ему свидетели, а тем более записи?

Гази вернулся, я поглядел на его гладко выбритые, но все равно синие от обильной щетины под кожей впалые щеки, думая о том, что щетина вылезет наружу уже через час. С моими порослями на лице не сравнить, да и, слава Богу. Я представил, если бы у меня так росла борода, и мысленно крикнул «Нет!». Не хватало мне ходить постоянно заросшим щетиной, а современная мода на трехдневную небритость, хотя и нравилась — бриться каждый день так утомительно, но эта мода явно не рассчитана на кавказцев. Тут, пожалуй, три дня не побреешься, и уже борода будет вполне полноценная. Причем, неаккуратная и мрачная. Впрочем, зачем я об этом думаю, неужели так проявляется мой комплекс? Я тряхнул головой и строго сказал Гази:

— Раздевайся по пояс и забирайся на стол.

— Зачем по пояс? — хмуро глянул он.

— Ну, если рубашку не жалко, ложись так, — покладисто ответил я.

— Хью суна кэл ву, — пробормотал себе под нос Гази, или что-то похожее, я не понял, но рубашку снял и залез на стол. Ругается, наверное, не любит, когда им понукают. Ну, ничего, потерпит, тоже мне, недотрога!

Если честно, то я его очень боялся. Мама как-то говорила мне, не помню уже по какому поводу, что во времена СССР чеченцев не боялись, их вообще мало знали. Она, например, слышала только, что они хорошие строители, ездили по Союзу бригадами, строили хорошо и быстро. Таким образом, неприязнь и боязнь чеченцев — это следствие двух прошедших чеченских войн, скорее всего. В промежутке между ними, опять же, с маминых слов, я тогда только родился, они много в России побандитствовали, воровали людей на улицах, потом требовали выкуп. Но, как думал я, это же не прям все чеченцы, это какие-то молодые бандиты были, которых хватает среди всех наций. Большинство, скорее всего, жило мирно и спокойно. Тем не менее, глядя в лицо Гази, мне было страшновато. Наверное, не из-за того, что он чеченец, а из-за того, что он убил так много людей. Я почему-то был в этом уверен.

— Что? — оскалился он в улыбке. —