Вердикт - Джон Гришэм

Между тем игра была крутая, и правила ее восновном сочинял сам Фитч. Каждый год Фонд выделял миллион доллароворганизации, известной под названием ОЮР — Объединение юридических реформ. Этошумно афиширующее себя вашингтонское учреждение изначально было основаностраховыми компаниями, медицинскими ассоциациями и группами производителей. Втом числе табачными корпорациями. Большая четверка официально вкладывала вОбъединение по сто тысяч каждая, а еще миллион от Фонда Фитч передавал ейнегласно. Задача ОЮР состояла в лоббировании законов, ограничивающих суммы,выплачиваемые по искам о нанесении ущерба потребителю. А особенно в недопущениивынесения обвинительных приговоров по подобным искам.

Лютер Вандемиер, член совета директоров“Трелко”, был официальным членом совета ОЮР и по наводке Фитча нередко оказывалдавление на других членов организации. Оставаясь в тени, Фитч добивался того,чего хотел. Через Вандемиера и ОЮР он имел огромное влияние на страховыекомпании, а те, в свою очередь, добивались от местных врачей сугубо деликатнойи конфиденциальной информации о здоровье отдельных пациентов. Поэтому, когдаФитчу потребовалось, чтобы доктор Доу из Билокси вдруг прислал на адрес некоегопочтового отделения в Балтиморе выписку из медицинской карты миссис ГлэдисКард, он сообщил Вандемиеру, что тот должен надавить на страховую компанию“Сент-Луис мьючуел”, с деятельностью которой были связаны некиепрофессиональные грехи доктора Доу. “Сент-Луис мьючуел” поставила доктора Доу визвестность о том, что его репутация может оказаться подмоченной, если он несыграет в эту игру, и тот, разумеется, с радостью согласился.

У Фитча было целое собрание медицинских карт,но он не нашел в них пока ничего такого, что могло бы повлиять на вынесениевердикта. Однако в среду во время обеда ему наконец повезло.

Когда Рикки Коулмен была еще Рикки Уэлд, онаучилась в небольшом католическом колледже в Монтгомери, штат Алабама, гдепользовалась большой популярностью. Некоторые наиболее привлекательные девушкиэтого колледжа встречались с молодыми людьми из Обурна. Проведя углубленныеразыскания в Монтгомери, сыщики Фитча заподозрили, что у Рикки был тогда весьмаширокий круг приятелей. Фитч снова обратился к ОЮР, не стесняясь использоватьтактику выкручивания рук. но двухнедельная кропотливая работа, казалось, завелаего в тупик. И тут наконец ему удалось выйти на нужную клинику.

Это была небольшая частная женская больницаМонтгомери, одна из всего лишь трех больниц города, где в те времена делалиаборты. Оказалось, что еще на первом курсе, через неделю после своего двадцатилетия,Рикки Уэлд сделала аборт.

Теперь у Фитча имелись необходимыедокументальные свидетельства. Получив их по факсу, он мысленно рассмеялся. Имяотца в карте отсутствовало, но это не важно. С Ри, своим мужем, Риккивстретилась через год после окончания колледжа. В то время, когда она делалааборт, Ри заканчивал образование в Техасе и едва ли вообще знал ее.

Фитч был готов биться об заклад на любуюсумму, что аборт являлся темной тайной ее жизни, которую Рикки наверняка скрылаот мужа.

* * *

Мотель назывался “Сиеста” и располагался напобережье, в тридцати минутах езды на запад от Билокси.

Был арендован специальный автобус. Лу Дэлл иУиллис сидели впереди, рядом с шофером, двенадцать присяжных расселись в разныхместах салона. Все устроились по одному. Никто ни с кем не разговаривал. Всеустали и пребывали в унынии, уже чувствуя себя изолированными, лишеннымисвободы, хотя еще и не видели своего временного пристанища. В течение первыхдвух недель их присяжной службы окончание заседаний в пять часов вечераозначало избавление. Они поспешно покидали здание суда и возвращались креальной жизни, в свои дома, к детям, горячей пище, к делам, иногда даже насвои рабочие места. Теперь окончание заседания будет означать переезд вспецавтобусе в другую камеру, где за ними будут наблюдать и заботиться о том,чтобы даже подозрительная тень извне не упала ни на кого из них.

Только Николас Истер радовался секвестру, хотяпод стать остальным напускал на себя унылый вид.

Округ Гаррисон снял для них весь первый этажодного гостиничного крыла — двадцать комнат, хотя требовалось лишьдевятнадцать. Лу Дэлл и Уиллис занимали отдельные комнаты, примыкающие к двери,ведущей в главный корпус здания, где находились регистратура и ресторан.Здоровенный молодой охранник по имени Чак поселился в комнате на другом концекоридора, явно чтобы наблюдать за дверью, ведущей на автостоянку.

Распределял комнаты сам судья Харкин. Вещи, нераскрытые и наверняка никем не досмотренные, доставили еще раньше. Лу Дэлл,преисполнявшаяся все большей важности, раздавала ключи, как конфетки. Кровати —почему-то везде двуспальные — были переворошены и проверены. Телевизорывключены, но хитрым образом: во время изоляции запрещалось смотреть какие бы тони было программы, особенно новости, поэтому с гостиничного телеузлатранслировали лишь художественные фильмы. Ванные комнаты тщательнейшим образомосмотрели, вплоть до отверстий слива и унитазов. Две недели здесь покажутсягодом.

Парни Фитча, конечно же, проводили автобус домотеля, хотя от самого здания суда его эскортировали полицейские на мотоциклах,ехавшие впереди и позади. Два детектива, работавших на Рора, тоже проследилипуть присяжных до мотеля. Впрочем, никто и не питал иллюзий, что егоместоположение можно будет сохранить в тайне.

Николас и Сейвелл получили комнаты с однойстороны коридора, полковник Херрера — с другой. Мужчин и женщин поселили вразных “отсеках”, разделенных холлом, словно во избежание несанкционированныхшалостей. Через пять минут пребывания в комнатах стало казаться, что стенысходятся и становится все теснее, а через десять Уиллис стал барабанить в дверии спрашивать, все ли в порядке.

— Просто восхитительно, — ответил Николас, неоткрывая.

Ни телефонов, ни мини-баров в комнатах неоставили. Из комнаты в глубине холла вынесли кровати и поставили в ней двакруглых стола, телефоны, удобные кресла, телевизор с большим экраном и бар,набитый безалкогольными напитками на любой вкус. Кто-то назвал ее “бальнойзалой”, и название привилось. Звонить по телефону можно было, только поставив визвестность кого-нибудь из представителей охраны, причем связь былаодносторонней — им никто позвонить не мог. Все чрезвычайные происшествияследовало улаживать только через регистратуру. В комнате номер 40, находившейсянапротив “бальной залы”, по другую сторону холла, установили временныйобеденный стол.

Никто из присяжных не имел права покидать этокрыло мотеля без высочайшего позволения судьи Харкина или местной санкции ЛуДэлл или одного из охранников. Комендантский час не устанавливали лишь потому,что идти здесь было некуда, кроме как в “бальную залу”, но она закрывалась вдесять.