Вердикт - Джон Гришэм

— Но для тех, кто курит, риск заболеть ракомлегких гораздо выше.

Кейбл оживился и усилил давление. Он спросилдоктора Килвана, знаком ли тот с исследованиями, которые вот уже двадцать одингод ведутся в Чикагском университете и из которых следует, что процентзаболеваний раком легких у курильщиков, живущих в больших городах, гораздовыше, чем у курильщиков, живущих в сельской местности? Килвану были хорошоизвестны эти исследования, хотя он в них и не участвовал.

— Вы можете объяснить этот феномен?

— Нет.

— А сделать предположение?

— Да, но методология этого исследованиякажется мне спорной, поскольку задача в этом случае ограничивается лишь тем,чтобы доказать, что иные факторы, помимо табачного дыма, могут быть причинойрака легких.

— Например, загрязнение воздуха?

— Да.

— А вы согласны, что это действительно так?

— Не исключено.

— Значит, вы не отрицаете, что загрязнениевоздуха вызывает рак легких?

— Может вызывать. Но я привержен иной методикеисследований. Сельские курильщики больше подвержены раку легких, чем некурящиесельские жители, а курильщики-горожане — больше, чем некурящие горожане.

Кейбл взял в руки другую толстую папку и,выразительно полистав ее, спросил доктора Килвана, знаком ли тот с проведеннымив 1989 году в Стокгольмском университете исследованиями, установившими связьмежду наследственностью, курением и раком легких?

— Я читал их доклад.

— У вас есть свое мнение по этому вопросу?

— Нет. Наследственность — не мояспециальность.

— Значит, вы не можете ни подтвердить, ниопровергнуть наличие связи между наследственностью, курением и раком легких?

— Не могу.

— Но вы не оспариваете этого доклада?

— У меня нет никакого мнения относительноэтого доклада.

— Знаете ли вы специалистов, которые проводилиэти исследования?

— Нет.

— Следовательно, вы не можете сказать,насколько они квалифицированны?

— Нет. Я уверен, вы связывались с ними.

Кейбл подошел к своему столу, бросил на негообе папки и снова вернулся к адвокатской кафедре.

После двух недель тщательнейших проверок, нопочти полного отсутствия движения на бирже вдруг появилась причина дляоживления акций “Пинекса”. За исключением экспромта с принесением клятвыверности флагу, который мистифицировал присутствовавших в суде и смыслакоторого никто так и не понял, никаких особо драматичных событий в суде непроисходило вплоть до понедельника, когда во второй половине дня случиласьперетряска в жюри. Один из многочисленных адвокатов защиты проболтался одномуиз многочисленных аналитиков-финансистов, что Стелла Хьюлик склонялась насторону защиты. С каждым последующим пересказом этой информации значение Стеллыдля всей табачной индустрии поднималось на новую высоту. Когда слух достигНью-Йорка, речь уже шла о том, что защита лишилась своего бесценного сокровищав лице Стеллы Хьюлик, которая к тому моменту лежала дома на диване валкогольном забытьи.

Изысканным дополнением к этим слухам былрассказ о вторжении в квартиру присяжного Истера. Нетрудно было догадаться, чтосовершившему вторжение человеку заплатили табачные компании, и поскольку ихпочти поймали за руку, во всяком случае, на них пало серьезнейшее подозрение,то дела у защиты скорее всего плохи. Они потеряли полезного присяжного. Ихуличили в бесчестном поступке. Для них все кончено.

Во вторник утром акции “Пинекса” продавалисьвначале по семидесяти девяти с половиной, но быстро упали до семидесяти восьми,и дела с каждым часом ухудшались по мере того, как слухи росли, словно грибы.Вскоре они стоили уже семьдесят шесть с четвертью. Но тут из Билокси пришлоновое сообщение. Аналитик, сидевший непосредственно в зале суда, позвонил всвою контору и сообщил, что этим утром жюри отказалось выйти в зал, фактическиустроило забастовку, потому что по горло сыто нудными показаниями экспертов, вызванныхв суд обвинением.

В секунду эта новость облетела всех, и наУолл-стрит сочли, что жюри в Билокси восстало против обвинения. Цена на акциисразу же подскочила до семидесяти семи, перескочила через семьдесят восемь,достигла семидесяти девяти, а к обеду они стоили почти восемьдесят долларов.

Из шести женщин, оставшихся в жюри, Фитчубольше всех хотелось бы прибить Рикки Коулмен, благополучную миловидную женщинутридцати одного года от роду, мать двоих детей. Как регистратор местной больницыона зарабатывала двадцать одну тысячу долларов в год. Ее муж, частный пилот,имел тридцать шесть тысяч в год. Они жили в симпатичном предместье в ипотечномдоме стоимостью в девяносто тысяч долларов с ухоженной лужайкой. Каждый из нихездил на японском автомобиле, причем кредиты по обеим машинам были выплачены.Экономность позволяла им делать скромные сбережения и надежно их вкладывать — впрошлом году они вложили восемь тысяч долларов в солидные фонды с хорошейрепутацией. Супруги принимали активное участие в жизни своего прихода —преподавали в воскресной школе и пели в церковном хоре.

Понятное дело, что дурных привычек Коулмены неприобрели. Они не курили и, судя по всему, не пили. Он любил бегать трусцой ииграть в теннис, она ежедневно по часу занималась в гимнастическом зале. Именноиз-за стерильности их быта и ее профессиональной принадлежности к медицине Фитчбоялся ее.

Из медицинской карты, полученной от еегинеколога, тоже ничего не следовало. Две беременности, обе благополучнозавершились удачными родами. Ежегодные осмотры она проходила вовремя. Сделаннаядва года назад маммография тоже не показала ничего дурного. Рост Рикки равнялсяпяти футам пяти дюймам, вес — 116 фунтам.

Фитч имел медицинские выписки на семерых издвенадцати присяжных. Истер по очевидным причинам в их число не попал. ХерманГраймз был слеп, и скрывать ему было нечего. Сейвелл жил в здешних местахнедавно, и Фитч все еще продолжал поиски. Лонни Шейвер не посещал врачей поменьшей мере лет двадцать. Врач Сильвии Тейлор-Тейтум погиб несколько месяцевназад во время кораблекрушения, а его преемник был новичком и правил игры незнал.