Легенда об Эльфийской Погибели - Александра Рау

насладиться каждым днем его существования. Темноволосый мальчик с глазами отца делает первый шаг. Первое слово – «кайона», ведь блестящий венец на голове дяди не мог не привлечь внимания любопытного дитя. Первый визит в Аррум, встреча с тремя – до боли в сердце повзрослевшими – тетями и бабушкой, расплакавшейся от счастья, лишь взглянув на его веснушки. Нить становилась длиннее и толще, а события жизни – интереснее и насыщеннее, и я с жадностью впитывал каждый миг, пока не отдал ему всего себя. Пройдут годы, прежде чем Ариадна сможет смотреть на сына, не испытывая тоски, и еще больше лет, прежде чем он сам разглядит в себе мои черты.

Я внимательно оглядел разбросанные по траве нити и, приводя их в порядок, вдруг осознал, что среди них не встретилось двух крайне важных имен.

– Почему я не нашел нитей эльфийских правителей? – поинтересовался я. – Даже если смерть аирати вы планировали изначально, то азаани ни в чем не повинна.

– Правители не бывают безгрешны, – произнесла Матерь с непонятным мне восторгом. – К тому же эльфам нужна свежая кровь. Мир не может меняться, оставаясь под гнетом устаревших взглядов.

Удовлетворенный ответом, пусть и заглушая сердечную боль, я предоставил Богине клубок, внешне незначительно отличавшийся от того, что она вручила мне какое-то время назад. Матерь окинула его быстрым взглядом и хмыкнула.

– Не оставил себе ничего. Похвально, – протянула она. – Но не вписывается в мою задумку.

– И что же вы задумали?

– Я дам тебе еще сутки, – махнула рукой Матерь.

– И я снова отдам их сыну.

– Не отдашь.

– Почему?

– Потому что я тебе запрещаю, – отрезала она, и небо тут же затянулось плотными серыми тучами. – Этим миром управляю я. Не забыл?

– Я не хотел… Подумал, что мне лучше не возвращаться, – признался я. – Погибнуть в битве лучше, чем смотреть любимым в глаза, зная, что уйду и оставлю их.

– Я хотела наказать тебя за неповиновение, а не утешить твою душу. Именно поэтому – сутки, – сухо повторила она.

Когда я добрался до опушки, некогда устланной плотным ковром из ромашек, небо на востоке уже начало светлеть. В воздухе кружился первый снег. Грудь жгло, словно медальон был раскаленным клеймом, прижатым к коже. Дыхание сбивалось, и шел я тяжело, с трудом переставляя ноги.

Опорой для изможденного тела стал молодой дуб, соседствующий с унылым, полысевшим кустом. Я хотел отдышаться и возобновить путь, но силы стремительно улетучивались, и все, на что я оказался способен, – сползти на землю, прислонившись к сырой коре.

Пальцы потянулись к браслету на запястье и с легкостью распустили завязанный принцессой бант. Сначала я обвязал нитью мизинец, затянув узел зубами, а затем повторил то же действие с нижней веткой куста. Когда моя душа будет во владениях Отца, я буду точно знать, куда отправиться следом. В какой бы тьме, в чьем бы теле, в чьих бы землях я ни оказался, я смогу найти путь назад.

Куст встрепенулся, стряхивая с себя только что налипший снег. Сквозь переплетения ветвей на меня с неподдельным интересом смотрели маленькие глазки. Заметив, что я не двигаюсь, лиса шагнула ближе и опустила голову, как бы спрашивая разрешения. Я улыбнулся в ответ. Животное обнюхало меня, но, не найдя в карманах ничего съестного, игриво ускакало вглубь леса, оставляя на свежем снегу четкие следы.

Голубое небо коснулось верхушек деревьев, освобождая дорогу нехотя выбирающемуся из-за горизонта солнцу. Я уже видел, как этим утром Кидо выходит из таверны и удивляется, что город залит светом, как гвардейцы тащат его к замку, скрывая от любопытных глаз, а после пробуждения Индис отпаивает его каким-то дурно пахнущим, но действенным средством от похмелья. Видел, как яркое солнце будит Ариадну, потому что, укладывая ее в постель, я забыл закрыть шторы. Она прочитает мое письмо, когда восточная башня полностью погрузится в объятия солнечных лучей.

Я верил в светлое будущее Греи, верил, что она расцветет, как розовый бутон, и под началом лучших правителей впишет себя в историю. Иначе и быть не могло.

Но в будущее берут не всех.

Медальон вытянул из меня все силы. Холодный воздух обжигал легкие. Сердце стучало в ушах, но так редко, что каждый из ударов я считал последним. Перед глазами плыло, и деревья будто сходили с мест, чтобы устроить мне прощальный танец.

Мне оставалось лишь надеяться, что я возрожусь ромашкой, что среди прочих венков однажды засохнет на стене в покоях лисицы.

В ту ночь я так и не смог дотянуться до рассвета.

Письма

Ари,

Твое предательство ничуть не ранило меня, ведь мы всегда были чудовищно далеки. Ничего иного я от тебя не ждала.

В детстве мы соревновались, как и все. Я научилась принимать поражение в битве на мечах, и все же простить, что ты перетягиваешь все внимание на себя – общительная, остроумная младшая принцесса, за чьим милым личиком отец видел личность, а не тень другого человека, – я не сумела. Я хотела сбежать, ведь ты была живым доказательством моего призрачного существования – примером того, какой моя жизнь должна была стать, но не являлась, – а потому договорилась о женитьбе с принцем Куориана, не посоветовавшись с отцом. Перехватив одно из писем, он сменил мое имя на твое. Дальнейшая история тебе известна. Я не призналась тебе тогда – знаю, ты не желала этой свадьбы, – но именно в то мгновение гнев воспылал во мне по-настоящему. Тогда я решила, что изменю порядок вещей своими руками, чего бы мне это ни стоило. Король не захотел меня отпускать, и я лишила его короны. Хант полюбил тебя, хоть и должен был стать моим спасением, и я сделала его безвольной марионеткой. Может, ты и не замечала того, как люди сравнивали стоящих рядом принцесс, но я ощущала их неприязнь и больше не могла с этим мириться.

Посеяв семена в глубоком детстве, я взрастила в себе ненависть таких размеров, что и не помню, каким человеком была без нее.

Скажи своим остроухим друзьям, что я не испытываю перед ними того страха и трепета, какими их радовали наши предки. Я не похожа ни на кого из них. А дражайшему из друзей скажи, что я скучаю по его пылкости и отчаянному, но бесполезному сопротивлению.

Моя кровь оказалась красноречивым рассказчиком и многое поведала о том, кем я должна стать – королевой, какой не знал ни один континент. Отец умер, сдержав данное матери обещание, а потому мне пришлось самой погрузиться в их тайну. Теперь мне известно все. До мельчайших деталей. Я ни на секунду боле не забуду ту, что подарила мне жизнь. Ее звали Клаире, и чтобы не позволить этого другим, я сама выкорчую мое семейное древо.

Свою победу над эльфийским народом я посвящу ей, а nuru elda с тех пор будут называть лишь меня, позабыв о том полоумном подобии короля.

Но я не хочу, чтобы победа была простой, – я знаю, что одержу ее в любом случае.

У подножия гор, к северу от тракта, есть пустынное поле. Встретимся там в первый день новой луны, чтобы победитель мог забрать все.

Передай им.

Каждое мгновение, что вы не бежите прочь, я приближаюсь. Но ощутив дыхание за спиной, вы не успеете обернуться – клинки моих воинов уже коснутся ваших шей.

Уверена, Богиня будет рада такому жертвоприношению.

А ты, Ари, не стесняйся размахивать мечом и пускать стрелы. Это был последний раз, когда я назвала тебя сестрой.

Я разрываю наши семейные узы.

Некогда сестра,

Минерва

Мама,

Я страшно по тебе соскучилась.

Все закончилось, но, вернувшись, ты больше не будешь королевой.

Пусть нам и пришлось пойти путем крови, но отныне Грея не будет знать бед. Мне известно, как ты любила эту страну – и, надеюсь, полюбишь ее с новой силой, – а потому прошу тебя вновь заняться ее развитием. Отца больше нет, но мы должны продолжить его дело.

Минервы тоже не стало, и мой клинок тому виной, но, прошу, не думай обо мне плохо. Меняя мир, нельзя дожидаться чьего-то одобрения. К тому же ее жизнь была лишь одной из многих, что я оборвала в ту ночь.

Я видела столько удивительных вещей, сколько не было даже в выдуманных тобою сказках: со мной говорил легендарный Эвлон, над головой пламенем дышали драконы, а взору представал эльфийский Дворец Жизни… Но я не хочу излагать истории на бумаге.

Прошу, возвращайся домой.

С любовью,

Ариадна

Melitae,

Прислушивайся к своему телу и будь предельно осторожна. Не нервничай зазря,