Три женщины в городском пейзаже - Мария Метлицкая

Тогда и сообразили отправить для компании Катерину, чему та оказалась несказанно рада: Сашка, лето, свобода!

Четырнадцатилетние девчонки вполне справятся вдвоем.

Конечно, они кайфовали: никто не заставлял их полоть огород, мыть жирную посуду, чистить картошку, ходить к молочнице Даше, чтобы забрать после вечерней дойки бидон теплого парного молока. Кстати, это молоко Саша ненавидела. Но был строгий наказ отца – выпивать по стакану в день. И каждый вечер, гремя бидоном, Саша плелась в конец деревни.

Молочница Даша разглядывала ее с неподдельным интересом. А однажды не выдержала, спросила:

– Ну как тебе с Зойкой?

– Нормально, – нахмурилась Саша. – У нас все хорошо.

– Хорошо? – усмехнулась Даша. – Да брешешь! Зойка баба характерная, вредная – мы же вместе росли, ее на лето сюда привозили. Уже тогда, когда мы были сопливыми, она характер показывала! И мать ее, тетя Настя, тоже была не подарок! Ни за что не поверю, что Зойка с тобой хорошо обращается. Нет, ни за что!

Саша молчала. В деревне же как – на одном конце слово скажешь, на другой долетит в ту же минуту.

– Знаешь, Сань, – продолжала Даша, – ты на нее, это, не обижайся! Ей тоже непросто. Она ж, Зойка, три раза выкидывала. В последний раз чуть Богу душу не отдала. Вот и прикинь, как ей все это. Да и папаша твой тоже… козел, ты и сама понимаешь.

– Ничего я не понимаю! – крикнула Саша. – И вообще, мне это неинтересно.

Больше за молоком она не ходила, как ни настаивал отец, как ни хмурилась недовольная Зоя.

Пятнадцать дней абсолютной свободы – как же они с Катькой были счастливы! После завтрака – никаких каш и творогов, только кофе и бутерброды с колбасой – шли в лес. Собирали чернику и малину, разводили костерок и на прутиках жарили черный хлеб, даже пекли картошку. Наевшись, расстилали кофты и укладывались отдохнуть. Жмурясь от теплого солнца, дремали. На огороде поспевали крошечные пупырчатые огурчики, темнела черная смородина и вовсю краснела клубника. Иногда, утомившись от болтовни, засыпали прямо на сеновале, забравшись на теплый, прогретый солнцем, вкусно пахнувший стог. Ни забот, ни хлопот – красота!

Отец с Зоей возвратились неожиданно. В доме было не метено, в тазу лежала гора грязной посуды, а во дворе, в ведре, было замочено девчачье бельишко. С недовольным, брезгливо перекошенным лицом хозяйка обошла заброшенное хозяйство. Ничего не сказала, только красноречиво глянула на отца.

Смущенный, отец развел руками, но Саше выговорил:

– Как же так, дочь? Две взрослые девицы, а развели такую помойку.

Долго совещались в сарае: Саша хотела уехать, а Катька, делая большие глаза, страстно шептала:

– Вот еще, да пошла она! Здесь так здорово. Ну давай еще на недельку? Ну, Сань! Мне в Москве крышка – бабка плашмя, да еще тетка с семьей приперлась из Ростова. Вообще кранты! Даже спать негде.

Утром отец уехал в Москву, а девчонки остались. Перемыли весь дом, включая окна и двери, пропололи огород, вымели двор и даже сбегали за земляникой – притащили почти трехлитровую банку. Зоя, кажется, немного смягчилась.

Кстати, с Катькой контакт у нее наладился довольно быстро – та, спорая, быстрая, ловкая и хитрющая, бегала как заводная и кричала:

– Теть Зой! А что еще надо? Вы не стесняйтесь, просите! Теть Зой! А давайте на ужин оладушек напечем! С яблоками! Лично я обожаю! А вы?

И надо же – Зоя вставала к плите и пекла оладьи!

– Она неплохая, – шептала перед сном Катька. – Нет, правда! Очень даже ничего! И красивая. А кольца у нее? Сань, ты видела, какие у нее кольца? И в них в огороде копается. Я такого вообще не видела. Как будто этих колец у нее миллион!

– Может быть, и миллион, – равнодушно отзывалась Саша. – И вообще, Кать, меня это совсем не волнует, да и в кольцах я ничего не понимаю!

– Да бог с ними, с кольцами, – шептала Катя. – Я знаешь о чем думаю? Только не обижайся, ладно? Я думаю, ты сама во всем виновата.

– Я? – Саша задохнулась от возмущения. – Я виновата? Они дел наделали, а я виновата? Да что ты вообще понимаешь! – И разревелась от обиды.

– Сама, – настойчиво повторила Катя. – Ты тоже, знаешь, могла бы с ней по-другому! Помягче, что ли.

Как «по-другому», Саша выяснять не стала. Только ответила с обидой и вызовом:

– Нет, не могла бы. Тебе бы на мое место. Посмотрела бы я, как это – по-другому.

Впервые уезжали с подарками. Как говорила соседка Тамара, ласковое теля двух маток сосет. Кажется, теперь Саша поняла, что это значит.

Зоя расщедрилась: две банки земляничного варенья, два пакета только что сорванных огурчиков, зелень с огорода и по связке сушеных грибов.

Увидев гостинцы, мать усмехнулась:

– Ну надо же! Что это с ней?

Саша пожала плечами.

Брезгливо скривившись, мать сунула нос в банку с вареньем, помяла огурцы и хмыкнула:

– Откинула с барского стола, будто мы нищие!

– Ты всегда всем недовольна, – ответила Саша. – Не нравится – выкини.

Хмыкнув, мать промолчала.

* * *

Назавтра Саша планировала показать подруге Север – так здесь называли северную часть страны.

Висящая над морем гористая Хайфа, монастырь Стелла Марис, монастырь кармелитов, знаменитый Бахайский храм с золотым сверкающим куполом, сад с зелеными террасами и бесконечно длинная лестница вдоль аккуратно ухоженных, постриженных кустов и деревьев и ярких, разноцветных цветов. После Бахаев, наспех окунувшись и освежившись, перекусили в итальянском кафе и двинулись дальше, к Голанам – впереди был арабский Акко со всеми его сокровищами: храмами, мечетями, пестрым арабским рынком, с запахами свежей рыбы, жареного фалафеля и, конечно же, кофе. А еще пахнущая йодом и водорослями крошечная лагуна с игрушечными прогулочными корабликами и зазывные крики торговцев лукумом и вареной кукурузой. И снова море, снова запахи свежей рыбы и пряной арабской еды. Узкие мощеные улочки старого рынка, сувениры, разноцветные платья и платки, медные джезвы, серебряные браслеты, блестящие латунные фигурки музыкантов в широкополых черных шляпах, с флейтами и скрипками.

И снова Катька была в восторге. Ночевать решили там же, на Севере, возвращаться в Иерусалим не было смысла. Назавтра по плану были Голаны, Тивериадское, или Галилейское, море, точнее озеро Кинерет, Назарет, священное место для православных и католиков, Кфар-Кана с Церковью Венчания, где Иисус совершил свое первое чудо – претворение воды в вино, Базилика Благовещения, фонтан Девы Марии, церковь Святого Иосифа, отца Иисуса, Капернаум, в котором Господь совершал свои проповеди, назаретская деревня и много всего остального, от чего начинала кружится голова и перехватывало дыхание.

В Тверии, на берегу озера-моря, Катька застыла.

– Сань, вот прямо здесь, да? Ну аки посуху?