Нежность - Элисон Маклауд

опере. Виола вполголоса говорит Джеку: ей все время кажется, что Фрида играет спектакль. С другой стороны, Лоуренс почти все время очень мил, а в остальные моменты чудовищно невыносим. Виола и Джек идут дальше.

– Но как правило, с ним ужасно интересно! Мы, Мейнеллы, к нему очень привязались. Он пылает такой жаждой жизни, и рядом с ним кто угодно почувствует себя особенно живым. Он видит такое, что большинство людей не замечают. Птиц. Деревья. Цветы. Камни. А дети его просто обожают, хотя он никогда не балует их так, как мы, все остальные.

Когда они приходят в Рэкхэм-коттедж, Мэри оказывается уже там. Она скачет вокруг изгнанника, и фотоаппарат подпрыгивает на ремешке у нее на шее. Лоуренс осторожно держит ужа, чтобы показать Мэри. Уж длиной фута два, в продольную черную полоску. Он обвивается вокруг запястья Лоуренса, а тот улыбается, спокойный, как заправский заклинатель змей. Мэри задерживает дыхание, покрепче перехватывает камеру и тянет спуск.

Шелестят страницы…

В этот самый миг леди Оттолайн, одна из первых читательниц «Радуги» в рукописи, у себя за столом пишет Бертрану Расселу, что считает новый роман Лоуренса «слишком всецело сексуальным».

17–18 апреля.

Дэвид «Кролик» Гарнетт с приятелем по университету приехали погостить в «Колонию» почти без предупреждения. Еще только середина апреля, но жара – как в разгаре лета. Изгнанник выходит из своего хлева и видит, как эта парочка кидает монетки, играя в какую-то азартную игру на лужайке позади Уинборна. К ним присоединяются разнообразные Мейнеллы. Целое мейнелльство, как подытоживает изгнанник. Однако на фотографии, сделанной Мэри, у него совершенно спокойный и довольный вид. Ни за что не догадаешься, как он себя чувствует на самом деле.

В тот же день, раньше, из Рэкхэм-коттеджа приходила Элинор Фарджон. Мэделайн опять поселилась там на пасхальные каникулы. Герберт Фарджон, брат Элинор, и его молодая жена, Джоан, тоже гостят в коттедже. В Рэкхэме, если немножко потесниться, найдется место и для гостей, особенно сейчас, когда Перси в отлучке, в учебном лагере.

Элинор, Мэделайн, Герберт и Джоан пришли пешком все вместе. Теперь они слоняются по газонам и квадратному внутреннему полю, наслаждаясь хорошей погодой. Лоуренс припоминает – впрочем, он и не забывал, – что Джоан приходится сестрой женщине, виденной им в тот снежный день на холме Рэкхэм-Хилл. Розалинда. Роз. Розовое пламя зимы. Он видит, что эта сестра немного похожа на ту, и целенаправленно знакомится с зятем Розалинды Гербертом Фарджоном.

Вот это верный шаг.

Компания веселая, молодая. В гости приезжает жених Виолы, Мартин Секер, а также Мейтленд Рэдфорд, доктор-спаситель. Фрида бодро флиртует с обоими. Изгнанник прислушивается не к ней, а к голосу кукушки в лесу: меланхоличная, минорная нисходящая терция. Как всегда, кукование доносится словно отовсюду разом и ниоткуда.

Он смотрит, как Мейтленд наклоняется и ласково разговаривает с Сильвией, чью молодую жизнь спас. И все-таки Лоуренсу до сих пор никто не рассказал, что именно случилось в тот день. Былое словно скрыли завесой. Но примечательно, что Перси, отсутствующий отец, не выправил увольнительную из лагеря, чтобы побыть с друзьями. Какой-то отпуск ему наверняка дают. От чего прячется этот человек?

Единственные, с кем подлинно интересно общаться, – дети. Изгнанник показывает им трясогузку в саду на каменной стене, достает из кармана кулек карамелек со вкусом бренди и извиняется, что должен уйти. Он ссылается на то, что ему предстоит придумать какой-нибудь ужин для Дэвида Гарнетта и нового в «Колонии» друга Дэвида. Уинборн полон гостей, и этим двум предстоит ночевать в хлеву.

Но, оказавшись дома, изгнанник не начинает заниматься ужином. Он идет к длинному столу и берется за перо.

Дорогой Кот, когда я слушаю разговоры Дэвида и Фрэнки, то наполняюсь черной яростью: они разговаривают без конца, совершенно без конца – и никогда, ни разу не сказали ничего хорошего, ничего настоящего. Ни крошки, ни грана почтения. Я предпочел быть один. Мне нравится Дэвид Гарнетт, но с ним что-то не так. Почему он не хочет взять Элинор? Я тоскую по Италии. Иногда мне кажется, что я больше ни минуты не вынесу этой Англии этой Англии131.

Он подслушивает приватный разговор двух сестер Мейнелл, происходящий по другую сторону открытого окна. Мэделайн показывает Виоле письмо от мужа, полученное сегодня утром. Он пишет, что учеба становится все более напряженной. Он был ужасно рад повидать ее и девочек в Лондоне. Теперь его с недели на неделю должны послать на фронт. Не в Бельгию. Это ему разрешили написать, чтобы ее успокоить. Он надеется, что Моника идет на поправку и что Элис окрепла с наступлением весны. Он просит Мэделайн передать от него привет Виоле и Секеру. Он с глубоким сожалением должен сказать, что не сможет побывать в Грейтэме до отправки. Он будет тосковать по детям так, что и словами не передать, а по ней, разумеется, еще больше. Она постоянно у него в мыслях. Душой он рвется к ней, а ведь сейчас он на том же побережье, в Сифорде! Как же он будет по ту сторону Ла-Манша? Он надеется, что жена простит его отсутствие. Оно поможет ему вернуться к ней другим, лучшим человеком, хотя он уже сейчас любит ее так, что больше просто невозможно, и он знает, что она это знает.

На газоне все так же кидают монетки – орел, решка, – делают небольшие ставки, и сияющий весенний день проплывает мимо в облачке пыльцы и шмелей. Невозможно вообразить, что всего лишь через четыре дня армия кайзера выпустит на волю чудовищный ужас – хлорный газ, чтобы выгнать войска союзников из окопов… а потом открыть огонь. Вторая битва при Ипре, рукотворный апокалипсис, случится, пока яблони в Грейтэме успеют расцвести и осыпать цвет.

vii

Мэри явилась, когда они еще и завтракать не кончили. В кулаке у нее зажат пучок анемонов, надранных в лесу, – для репетитора. Сегодня утром должен состояться ее первый урок.

«Шантрапа», – подумала Фрида.

Они уселись в гостиной, и Лоуренс начал объяснять Мэри, как пишутся сочинения. Фрида на дальнем конце стола тем временем писала письма домой, в Баден-Баден, периодически забываясь и пиная ножку стола праздной ногой. Она терпеть не могла, когда ее не приглашали в чем-то участвовать.

– Миссис Уикли! – вскричал Лоуренс.

У него была привычка – в такие минуты делать вид, что он ей никто.

– Му-у-у! – беззвучно, одними губами, обиженно произнесла она в ответ.

Одинокая в деревенской глуши, она выпросила у учителя и ученицы разрешение сидеть на другом конце стола во время уроков.