Нежность - Элисон Маклауд

Мистер Маккинли умирает:

Это ты его убил.

Я везу его домой, в Вашингтон, в Вашингтон…

Доктор осмотрел больного, строго смотрит сквозь пенсне:

«Мистер Маккинли умирает, мистер Маккинли умирает,

К сожаленью, верьте мне».

Она повернулась на стуле и рассердилась на учителя:

– Ты не поёшь!

Он любил эту песню не меньше, чем она.

Но девочка почему-то не запела снова. Она вгляделась в лицо учителя – без опаски, пристально, как свойственно детям.

– Ты что, болеешь? – спросила она. И нахмурилась, заметив, как он держится за ребра. Потом нырнула под стол, чтобы рассмотреть его ноги, словно гадая, не проглядела ли что-нибудь. – Или ты калека?

viii

Он раздвинул бело-голубые занавески в гостиной и протер запотевшее стекло. В саду обнаружилась Сильвия, хромая дочь Мэделайн и Перси. Она прыгала, радуясь яблоневому цвету, рвала его горстями и набивала карманы пальто.

Мэри упомянула, что Сильвия приходит в себя после кори – переболела она нетяжело, но все равно живет сейчас в Уинборне с матерью, пока ей не будет безопасно вернуться к сестрам в Лондон. Лицо девочки над зеленым бархатным воротником пальто было бледное, осунувшееся, но она прыгала вокруг Старой Яблони яростно, как пират.

Изгнанник уселся за длинный стол так, чтобы хорошо видеть происходящее в саду. На столе громоздилась мешанина кистей и красок. Лоуренс расписывал кухонные горшки и кувшины Виолы яркими полосами и пятнами. Время от времени он поднимал голову от работы и поглядывал на Сильвию. Как упорно она осаждает это дерево.

Должно быть, мать или гувернантка выпустили ее подышать воздухом. Через каждые две-три горсти яблоневого цвета, ухваченные с ветвей, она теряла равновесие и падала, иногда на спину. Железная скоба мешала, но Сильвия упорно поднималась на ноги.

Она только чудом выжила после несчастного случая с серпом. Ей было всего шесть лет, и порез на ноге перешел в заражение крови, затронувшее кость. Ногу чуть не ампутировали. В конце концов девочка осталась жива и ногу сохранили, но те несколько недель, как рассказывала Мэделайн, были совершенно отчаянными, а потом девочка долго выздоравливала.

Больше Мэделайн ничего не сказала.

Он смотрел, как Сильвия снова поднимается на ноги, пусть и неловко, хватается за старый узловатый ствол, тянется все выше, словно она – луковица белого гиацинта в банке для выгонки, посылает вверх тоненький побег – самое себя. Солнечный свет путался в соломенных волосах. Яблоневый цвет осыпал ее. Она была прекрасна, когда прыгала: она была сама поэзия, эта малютка137. Однако будь она колченогим ягненком в поле, ее расклевали бы вороны.

Она, старший ребенок Лукасов, сильнее всего походила на отца, и, по словам Виолы, дочь и отец были очень близки. Мэделайн тоже очень милая женщина, слишком носится с детьми, но такова сейчас мода среди английского среднего класса. Мать она добросердечная, но при этом полностью владеет собой, чем приятно выделяется. Как будто, осознав, что старшая дочь может умереть, Мэделайн постигла полную меру жизни и теперь это знание останется с ней навсегда. В отличие от многочисленных братьев и сестер, Мэделайн, кажется, не строила из себя творческого человека и тем еще больше нравилась изгнаннику. Она была верна только жизни и своему Богу, и ее переполняла любовь абсолютно честного сорта.

Официально брошенной женой считалась Моника, но Лоуренсу пришло в голову, что Мэделайн ведь тоже бросил муж, Лукас, и, может быть, даже более внезапно, чем Монику – доктор Салиби, «измеритель черепов», как прозвал его про себя Лоуренс.

Как Мэделайн гордо объяснила им с Фридой сегодня за утренним кофе на свежем воздухе, Перси недавно произвели в офицеры и присвоили чин младшего лейтенанта. Потому его и перевели в Сифорд, совсем рядом, на побережье – на офицерские курсы. Мэделайн сказала, что виделась с ним, но очень недолго, на прошлой неделе, в Рэкхэм-коттедже.

Фрида заметила, что муж подался вперед со своей стороны стола:

– Неужели?

Мэделайн, счастливо улыбаясь, продолжала: только по чистой случайности она оказалась в коттедже, когда часть Перси перебрасывали по близлежащей лесовозной дороге. Подчиненные солдаты использовали лес, который рубили в здешних местах, под мишени, и Перси уговорил командира сделать привал на полчаса – только для того, чтобы побежать напрямик через лес к ней. Свидание вышло с горечью, сказала Мэделайн. Перси пробыл дома всего несколько минут, и ему нужно было уже бежать обратно, чтобы не отстать от колонны.

В Сифорде он испытывает танталовы муки – так близко к семье, но в увольнение уйти не может. Это всё его новые обязанности, объяснила она. Звание младшего лейтенанта – большой шаг вперед. А ведь он был бы так счастлив познакомиться с ними, новыми обитателями «Колонии». Он сам лишен литературного дара, но, заверила их Мэделайн, обожает читать книги.

Мэделайн налила им кофе из серебряного кофейника матери. Фрида потянулась к Мэделайн и взяла ее за руку, отчего бедняжка уронила щипцы для сахара.

– О дорогая моя, – Фрида сочувственно склонила голову, – насколько же вам трудно!

Изгнанник отвел глаза – вроде бы из вежливости, чтобы не мешать откровенному выражению подобающих женам чувств. На самом деле его коробило от фальшивого лицедейства Фриды.

Он подумал: возможно, Мэделайн испытывает облегчение оттого, что Перси наконец обрел какое-то дело и «обязанности». В конце концов, разве не проще ей сейчас говорить о его военной службе, чем раньше – рассказывать о его увлечении садом, каталогизацией народных песен или палочками и бубенцами – аксессуарами «морриса»?

У него не было профессии, он ничего не зарабатывал. Зато умел толковать о литературе и музыке, горячо увлекался народными мелодиями, собирая народные песни и танцы, изучая тонкости морриса и старых английских обрядов.

Разве не проще быть женой ушедшего в армию младшего лейтенанта, чем просыпаться каждое утро рядом с бездельником?

Мэделайн, как и ее родители, не верила в моральную оправданность этой войны, но, похоже, не слишком огорчилась, что война забрала у нее мужа. Душа ее ожесточилась против него, застыла металлом, вечно отталкивая его прочь, прочь138. В сущности, изгнанник подозревал, что в глубине души Мэделайн рада отсутствию мужа; рада, что он приобретает более четкие очертания в окружающем мире; рада, что он наконец сравняется с ней силой. То, что она публично оплакивает разлуку с ним, ничего не значит. Лоуренс сделал вывод, что интимная жизнь супругов сильно выиграла от решения Персиваля Лукаса выйти на большую дорогу жизни.

Даже Виола, глубоко преданная зятю, обиняками дала понять: Мэделайн была