В стране ваи-ваи - Николас Гэппи

Он показал участки, принадлежащие Фоимо, его брату Кваквэ, мавайянам Кофири и Вакоро, объяснил, что возделано в этом году, а что три года назад.

Посевы оказались в отличном состоянии, лишь очень немногие растения пострадали от вредителей, вирусов или грибков. Весь вид посадок говорил о том, что в них вложен огромный труд. Каждый из пятерых мужчин со своими семьями расчищали и возделывали в год от двух до четырех гектаров.

Икаро объяснил, что для каждой культуры выбирают наиболее подходящий участок, поэтому поле получилось таким пестрым.

— А кто вождь деревни?

— Кваквэ — брат Фоимо. Они вдвоем построили дом по-своему, мавайяны строят иначе.

Значит, мы пришли в деревню тарумов — единственную в мире? Да, ради одного этого стоило совершить такое путешествие!

— И это все? — протянул Иона. — Я-то думал, что увижу большую деревню, много людей! Таких поселений сколько угодно. Где же тут «Большая деревня»?

— А может быть, она где-нибудь дальше, Иона? Впрочем, возможно, что ее вообще не существует. Я и не ожидал увидеть ничего большего. В таких экспедициях нужно радоваться тому, что находишь.

За последние недели мы совсем отвыкли от солнца и теперь, карабкаясь через обгорелые стволы и ломая сучья, обливались потом. Наконец мы добрались до сахарного тростника, принадлежащего самому Икаро.

Хозяин широким жестом предложил нам угощаться. Мы нарезали тростника и полчаса, жуя и болтая, просидели в тени высоких злаков. Затем, перемазанные липким соком и очень довольные, принялись разбивать лагерь.

Продовольственный вопрос был разрешен, даже Иона перестал жаловаться.

На следующий день мы в ожидании Фоньюве вернулись к Мара-йоку и срубили гигантский бамбук. Часть ствола оставили возле тропы, чтобы захватить на обратном пути, и медленно зашагали к деревне, собирая образцы растительности. Нам встретилось несколько новых видов: один из видов эйшвелеры, красивое дерево из семейства сапотовых[62] с кистями желтых бутонов на концах ветвей и, наконец, необычный вид из семейства тутовых с мелкими продолговатыми цветками[63]. Мы как раз рубили последний экземпляр, когда на тропе показались Безил и Фоимо. Старик шел медленно, опираясь на палку. Он проявил замечательную выдержку — отдохнув всего один день, вышел в путь и одолел почти пятьдесят километров по труднопроходимым джунглям.

Всю вторую половину дня я работал вместе с Ионой и заодно рассказывал ему, как наши пробные площади помогут создать общую картину лесов этого края.

Бесчисленные виды растений, встреченные нами на Акараи, были, судя по всему, реликтом очень древних лесных формаций, восходящих, возможно, к тем первичным лесам, в которых развились высшие растения. Экологические исследования таких далеких нетронутых дебрей производились очень редко. Но, с другой стороны, что я успею сделать за столь короткий срок, чтобы оправдать возлагаемые на меня надежды? Как я ни старайся, — что пользы от нескольких сот образцов и от моих экологических схем, если здесь можно идти километр за километром, прежде чем повторится тот или иной вид? Может быть, правильнее было бы остаться в миссии? Но меня неудержимо влекло все вперед и вперед, и каждый раз мои усилия вознаграждались какой-нибудь интересной находкой. Так и здесь — мы с Ионой уже заметили, что местный лес отличается от лесов Акараи: часто, во всяком случае у тропы, были заметны следы вмешательства человека. Кроме того, несмотря на различие в видах, здешний лес чем-то напоминал нам равнинные леса Британской Гвианы.

Закончив разбор образцов, я пошел в деревню по тропе, освещенной вечерним солнцем; следом за мной из лагеря вышел Икаро.

Строение тарумов видом и внутренним устройством мало чем отличалось от домов ваи-ваи — разве что было лучше отделано. Место внутри было использовано столь же умело: полати, висячие полки, нары для собак, мелочи, засунутые в крышу. Племена этого края находились примерно на одном уровне развития. Многочисленные общие черты их культуры свидетельствовали о примерно одинаковом использовании природной среды и обмене опытом между различными племенами.

Сфотографировав дом изнутри, я вышел наружу. В тот же миг послышался громкий кашель, затрещали сучья, зашелестели пальмовые листья — и появился Икаро. Он шел с независимым видом, словно желая показать, что вовсе не подсматривал за мной, однако в руке у него был тесак. Я оторопел. Что встревожило его? Может быть, я поступил невежливо, войдя в дом без спросу? Малейшая бестактность с моей стороны могла вызвать такие же серьезные неприятности, как и умышленное оскорбление!

Я улыбнулся и стал показывать на деревья вокруг расчистки, повторяя: «Атчи? Атчи?» — («Как называется?»). Потом снова вошел в дом, на этот раз вместе с ним; указывая на различные предметы, я говорил «кириванхи» («хорошо») и жестами расспрашивал об их назначении.

Выражение лица Икаро смягчилось.

Вдруг я почувствовал какое-то покалывание в икрах и обнаружил, что мои ноги усеяны блохами чиго. Они скакали к нам по полу со всех сторон, словно крохотные, в половину чечевичного зерна, пружинки.

Мы выбежали наружу, сильно топая и смахивая паразитов руками; на дворе остановились, взглянули друг на друга и рассмеялись. Я снял ботинки и принялся обследовать свою одежду, а Икаро сходил за чудесным свежим ананасом и разделил его на двоих.

Я снова проникся к нему симпатией. Икаро оказался радушным хозяином, а его подозрительность в отношении моих лекарств была в конце концов вполне естественной, если учесть их необычный вид и противный вкус. Что же касалось жестокого обращения с животными, то здесь сказалась общая для всех индейцев нечувствительность к страданиям, в том числе и к своим собственным.

Убедившись, что Икаро настроен миролюбиво, я достал свои карты, чтобы проверить помеченные на них названия. Я очень смутно представлял себе, где нахожусь. Судя по всему, мы приближались к обширной, слегка возвышенной области между реками Мапуэрой и Тромбетас, именуемой Серра Ирикоуме и представляющей собой один из самых уединенных уголков на всем земном шаре.

— Ирикоуме? — спросил я.

Икаро подумал, затем покачал головой: это название ему ничего не говорило.

— Итапи… Итапи-вау… Итапи-йоку?

(Так называлась одна из рек на карте).

— Итапи: Кура-кура.

Он сложил вместе два пальца и указал на уходящий вниз склон.

Итапи, помеченная на одной моей карте далеко на юге в качестве притока Тромбетас (на другой словом «Итапи» было обозначено нижнее течение одной из двух «Мапуэр»), очевидно, называлась также Кура-курой и протекала километрах в двух-трех от деревни; Напманана была, следовательно, притоком Кура-куры.

Несколько южнее точки, в которой мы находились теперь, я прочел на карте «Кура-кура-нава». Так называлась одна из деревень, упоминаемых Фэрэби. С волнением обнаружил я это тоненькое звено, связывающее меня через десятилетия с другим исследователем;