Кольцо - Даниэла Стил

Жан-Пьер то и дело поглядывал на свою спутницу. Впервые загоды общения с несчастными и обездоленными он не мог найти подходящих слов дляутешения. По глазам девушки было видно, что ослабить бремя обрушившегося на неенесчастья невозможно.

Ариана все больше и больше проникалась трагизмом своегоположения. В мире не осталось ни одного человека из тех, кого она любила.Обратиться было не к кому, не с кем было поделиться воспоминаниями о прошлом. Ав чужой стране никто не поймет ее языка, никто не будет знать о Герхарде, о Вальмаре,о доме в Грюневальде, о матери, о фрейлейн Хедвиг, о каникулах на берегу озера,о глухом Бертольде… В Америке нет ни одного человека, который видел бы, какГерхард устраивает взрывы в своей химической лаборатории. Никто там не знаетМанфреда. Вот таков новый мир, куда она едет. Американцам не понять, что онаиспытала, сидя в тюремной камере. Сначала домогательства Гильдебранда, потомчудесное спасение и жизнь с Манфредом в Ванзее. Кому в Америке можно будетрассказать, как она варила мужу рагу из ливерной колбасы. Как выбиралапокрывало для спальни? Никому там не интересно, какими глазами смотрел на нееМанфред в то памятное утро, каким холодным было его лицо на мостовой возлерейхстага. События последнего года, да и всех двадцати лет ее жизни, никому неинтересны. Ариана сидела рядом с Сен-Марном и стремительно приближалась ккораблю, который увезет ее навсегда. Вряд ли ей суждено вновь испытать чувствоблизости с другим человеком.

– Ариана! – позвал ее звучный голос с французскимакцентом.

Утром, перед отъездом в Гавр, Жан-Пьер не решился затеватьбеседу с Арианой. Она была совсем больна, едва поднялась с кровати. Вчера онадважды падала в обморок. Сейчас Сен-Марну показалось, что девушке немноголучше. Только бы она перенесла плавание. Если останется жива, ее навернякапустят в Штаты. Америка радушно встречала беженцев большой войны.

– Ариана, – вновь позвал он, и она с трудом отрешиласьот черных мыслей.

– Да?

– Вы долго прожили с Манфредом?

– Почти год.

– Что ж, сейчас год вам, должно быть, кажется целойвечностью. Но учтите, – его губы чуть тронула улыбка, – вдвадцатилетнем возрасте год кажется длинным, как сама жизнь. Пройдет ещедвадцать лет, и вы станете оценивать движение времени по-другому.

– Вы хотите сказать, что я забуду Манфреда? – ледянымтоном спросила Ариана.

Ее возмутило, что Сен-Марн может предполагать подобное. НоЖан-Пьер лишь грустно покачал головой:

– Нет, милая, вы его не забудете.

Он вспомнил о жене и дочери, погибших всего три года назад,и боль с новой силой пронзила его сердце.

– Вы его не забудете. Но со временем боль станет менееострой. Она перестанет казаться вам невыносимой. – Он обнял ее заплечи. – Будьте благодарны судьбе, Ариана, за то, что вы еще молоды. Длявас ничего еще не кончилось.

Он очень хотел хоть как-то обогреть ее, но в огромных синихглазах не возникло и лучика надежды.

Когда они прибыли в порт, Жан-Пьер не стал выходить изавтомобиля. Это было бы слишком сложной операцией – пришлось бы доставатькресло-каталку из багажника, пересаживаться с помощью шофера, потом проделыватьвсе это снова в обратном порядке. Все равно Жан-Пьер больше не мог ничегосделать для своей подопечной. Он договорился, что ее доставят в Нью-Йорк, а тамею займется Женское общество взаимопомощи.

На прощание Сен-Марн протянул Ариане руку через открытоеокно. Она стояла возле машины, держа в руке маленький фанерный чемоданчик,который экономка Сен-Марна разыскала где-то в подвале. Добрая женщина уложилатуда кое-что из вещей погибшей жены Жан-Пьера. Скорее всего одежда окажется длядевушки слишком велика. Она казалась совсем миниатюрной, похожей на ребенка.Тоненькое личико с большущими глазами было таким несчастным, что Сен-Марнзаколебался: не делает ли он ошибки? Может быть, Ариана слишком слаба длятакого путешествия? Но преодолела же она шестьсот миль от Берлина до Парижа –пешком, на машине, в телеге, в джипе. Если уж она выдержала такое девятидневноепутешествие, как-нибудь перенесет и недельное плавание через океан. Во всякомслучае, дело того стоит. Она должна как можно дальше уехать от кошмарныхвоспоминаний, начать новую жизнь в новой стране.

– Вы ведь сообщите мне о себе? – спросил Жан-Пьер,чувствуя, что похож на любящего отца, который отправляет любимое чадо учитьсяза границу.

Слабая улыбка тронула бледные губы.

– Да. Обязательно. Спасибо вам, Жан-Пьер… за все, что вы дляменя сделали.

Жан-Пьер кивнул:

– Мне бы очень хотелось… чтобы все сложилось иначе.

Жаль, что рядом с этой девочкой не стоит Манфред.

Она поняла, что он имел в виду.

– Да, мне тоже.

– Прощайте, Ариана, – нежно произнес он. –Счастливого путешествия.

Взглядом она поблагодарила его еще раз и стала подниматьсяпо трапу на корабль. Она обернулась в последний раз, помахала Сен-Марну рукой ипрошептала: «Прощайте». По ее щекам текли слезы.

Пароходу «Гордость пилигрима» это название подходило какнельзя больше. Тесный, дряхлый, пропахший плесенью корабль и в самом делевыглядел так, словно на нем путешествовали еще первые переселенцы в Америку. Нопри этом «Гордость пилигрима» вполне держался на плаву, да и в пассажирахнедостатка не было. Судно было зафрахтовано совместными усилиями несколькихамериканских благотворительных организаций, среди которых главенствовалонью-йоркское Женское общество взаимопомощи. Оно уже организовало четыреподобных рейса и перевезло больше тысячи беженцев из разоренной войной Европы.Члены Женского общества взаимопомощи находили спонсоров для своих подопечных,рассеяли их по всей территории Соединенных Штатов. Нью-йоркским энтузиасткам удалосьподобрать неплохую команду, которая весьма ответственно подходила к своемуделу, доставляя женщин, мужчин, стариков, детей из опустошенной Европы вАмерику, где их ждала новая жизнь.

Почти все пассажиры были в неважном физическом состоянии;многие попали во Францию из других стран. Некоторые неделями, а то и месяцамибрели по дорогам. Были и такие, в особенности дети, которым довелось обходитьсябез крова в течение нескольких лет. Все эти люди изголодались, многие никогдане видели моря, никогда не путешествовали на корабле.

Женскому обществу взаимопомощи не удалось найтидипломированного корабельного врача, но зато пароходу повезло с медсестрой. Этамолодая женщина прекрасно знала свою работу, на пароходе она была поистиненезаменима. Медсестре пришлось девять раз принимать роды, несколько разпомогать при выкидышах, у четырех пассажиров случились инфаркты, шестероумерли. Нэнси Таунсенд – так звали эту женщину – привыкла иметь дело сголодными, усталыми, отчаявшимися людьми, которые столько претерпели в этистрашные годы. В предыдущем плавании на корабле оказались четыре женщины,которых немцы продержали в тюрьме возле Парижа два года. Американцы освободилизаключенных, но женщины были в таком состоянии, что две из них умерли во времяплавания. Встречая на борту пассажиров, Нэнси знала, что не все они доплывут доНью-Йорка. Она уже научилась распознавать тех, кто может не вынести плавания.Но нередко оказывалось, что не выдерживали как раз те, кто выглядел болееблагополучно. Были люди, силы которых иссякали, когда испытания уже близились кконцу.