Робкие создания - Клэр Чемберс

единственное, на что обращаешь внимание, когда он говорит.

– Возможно, кому-то трудно, неприятно. Но разве это его проблема?

– Гил, ты перегибаешь! – возмутилась Хелен. – Не всякое стремление к норме – это плохо.

Он улыбнулся ей, не желая уступать ни на йоту.

– Кстати, я поговорил с Лорейн, – вспомнил он, уперев руки в поясницу и поморщившись от боли.

– О, спасибо, – сказала Хелен, удивленная тем, как быстро он отозвался на ее просьбу. – И как она тебе?

– Чудесная девочка, что тут скажешь? – произнес он с нарочитой любезностью.

– Я имела в виду с клинической точки зрения, – парировала она, не принимая комплимента.

– Пока рано говорить, – ответил Гил. – Завтра загляну к ней еще раз.

27

1941 год

Семейство Таппингов отказалось оборудовать на заднем дворе небольшое бомбоубежище, потому что в доме некому было выкопать, а потом засыпать землей котлован. Уильям, конечно, с радостью взялся бы за такую работу, но тогда его увидят любопытные соседи, а это немыслимо, даже – и особенно! – в военное время. Впрочем, у них был подвал, вполне подходящий в качестве укрытия – туда можно было спуститься как из кухни, так и с улицы через люк для засыпки угля.

Они с тетушкой Луизой повесили на рейку простыню, чтобы спрятать от глаз неприглядную угольную кучу, вычистили и вымыли половину подвала, в которой собирались отсиживаться. Принесли один матрас – для Роуз и Луизы, металлическую раскладушку, выстланную жестким зеленым брезентом, – для Уильяма, и стул с кухни – для тетушки Элси, которая утверждала, что не собирается спать во время налетов. С раскладушкой нужно было обращаться крайне осторожно: одно неловкое движение, и она опрокидывалась или складывалась пополам. Также в подвале сложили одеяла и подушки, поставили ведро с водой и ночной горшок за занавеской. Тетушки дали строгое указание пользоваться им только в случае крайней необходимости, потому что это эгоистично и вообще – непатриотично.

В кирпичной нише стояла жестяная банка из-под печенья с “неприкосновенным запасом”, надежно защищенная от сырости, мышей и посягательств со стороны тетушки Роуз. Остальные просто не осмелились бы к ней прикоснуться. Банка так и оставалась нетронутой – на случай новой, еще более страшной беды. Свечи и спички хранились в двух керамических цветочных горшках, но зажигали их, даже несмотря на отсутствие окон, с величайшей осторожностью – боялись не столько привлечь вражеский самолет, сколько нарушить предписания властей и навлечь на себя гнев.

Уильяму, очевидно, больше нравилось сидеть в одиночестве в мансарде, чем в сыром подвале в компании тетушек, но он никогда не отказывался туда спускаться и уж точно не думал, как некоторые наивные глупцы, что трагедия коснется кого угодно, но не их семьи. Опыт как раз подсказывал ему, что бывает в точности наоборот, поэтому стоически принимал привычную по многим другим сторонам жизни истину: лучше переоценить, чем недооценить угрозу.

Тетушка Роуз больше всех тяготилась правилами и была склонна пренебрегать инструкциями. Однажды она вслух предположила, что при прямом попадании бомбы они будут погребены заживо. За это Элси обрушилась на нее с такой отповедью (“Пугаешь мальчика!”) – что Роуз расплакалась. Уильям и сам обдумывал возможность такого исхода, но предпочитал оставлять подобные мысли при себе.

Когда стало очевидно, что опасность реальна, – бомбили и Лондон, и Кройдон, и далеко не только заводы и аэродром, – когда снаряды разрывались в парке напротив их дома, на соседних улицах, тетушка Роуз взяла за правило спать в своих лучших платьях, накрываясь маминым меховым пальто.

– Если уж помирать, так красивой, – говорила она. – А если дом сгорит дотла, но я выживу, останется хотя бы один приличный наряд.

Уильям каждый день с нетерпением ждал возвращения тетушки Роуз с работы, откуда она приносила так называемые “вести с полей”. Ее любимая рубрика “На волосок от гибели” представляла собой пересказ услышанных от коллег историй о друзьях друзей или дальних родственниках соседей: людях, несомненно, существующих, но абсолютно недосягаемых, чтобы расспросить их напрямую. И все они спасались чудом, порой очень комично.

– Мистер Белпер рассказывал, что свекровь его сестры сидела в ванне, как вдруг бомба снесла всю стену! Выйти она не могла – пол обвалился, остался только прямоугольник под самой ванной!

– А Морин говорила, что брат хозяйки квартиры, которую она снимает, попал под обстрел прямо в госпитале на западе Кройдона. Взрывной волной вырвало канализационный люк, тот прилетел прямо в окно, и брату оторвало ногу! Да не корчись ты, Луиза, это был протез! А свою ногу он еще в той войне потерял!

Три фунта в неделю, что она зарабатывала в газовой компании, в основном уходили на обслуживание дома – уголь, керосин, оплату счетов за электричество, – но сестры понимали, что без маленьких радостей Роуз окончательно впадет в уныние, а потому не спрашивали, откуда взялись новенькие перчатки из лайки, парфюмированное мыло или свежий номер “Домохозяйки”. Иногда она приносила дефицит: конфеты, шоколад, любимые сигареты “Ротманс”. Вначале Элси с Луизой воспринимали все эти “гостинцы” от ее коллеги, мистера Харрисона, как удачу и повод для радости, но потом вдруг перестали – и тетушка Роуз больше о нем не упоминала, хотя подарки продолжала приносить. Странно, но Уильяму так было даже лучше: сладости больше не делили на четверых, и они с Роуз по-тихому съедали их в спальне.

Пока она была на работе, тетушка Луиза занималась домом: готовила, стирала, убирала. Тетушка Элси ухаживала за садом, особенно тщательно – за большим огородом, устроенным за деревьями. Она постоянно пыталась его расширить: земля ближе к дому была вся в корнях и непригодна для посадок, но деревья служили защитой от чужих глаз.

Какое-то время тетушка Элси присматривалась к небольшой, зато прекрасно освещенной солнцем клумбе у стены, на которой тетушка Роуз выращивала мальвы, лаванду, дельфиниумы, декоративный лук и розовый куст. Долгие годы ушли на то, чтобы этот уголок достиг совершенства: растения были подобраны по высоте, по форме, по срокам цветения, и с начала лета до самых заморозков клумба радовала обитателей дома розовыми и сиреневыми красками. Уильям знал, что в нескончаемых спорах из-за этого клочка земли он был, по сути, разменной монетой.

– Я знаю, ты любишь свои цветы. Мы все их любим. Но нам нужна каждая полоска земли, чтобы вырастить побольше овощей, – шептала тетушка Элси, думая, что племянник спит.

Он не притворялся – просто лежал очень тихо, чтобы не свалиться с раскладушки.

– Трудно, знаешь ли, прокормить четверых на три пайка, – продолжала она.

– Ну, об этом стоило подумать еще в день переписи, – прошипела