Летние истории - Миэко Каваками

кашляла, и я спросила, не простыла ли она. Выяснилось, что у нее астма, в сравнительно легкой форме. В детстве это сильно осложняло ей жизнь, но с возрастом приступы стали случаться реже, в основном на фоне стресса на работе. Беседа плавно перетекла на детокс на соках, альтернативную медицину и так далее. Юса вспомнила про калькулятор продолжительности жизни, который она недавно скачала, и мы по очереди прошли тест на ее смартфоне. Мы с Юсой получили одинаковый результат — девяносто шесть лет, а вот Сэнгаве приложение выдало всего шестьдесят, над чем мы все долго хохотали.

— Это из-за вас, писателей, у редакторов жизнь укорачивается! — лукаво погрозила нам Сэнгава и отпила вина.

Иногда мне звонила Макико.

Обычно это происходило после обеда. «Можешь поговорить?» — неизменно уточняла она, а потом начинала рассказывать. О новой девочке, устроившейся работать к ним в бар. О модной оздоровительной методике, про которую говорили по телевизору. О том, как она случайно наткнулась в торговом центре «Ион» на бывшую хостес, с которой они когда-то работали вместе, но не виделись уже больше десяти лет; оказалось, та заболела диабетом и теперь передвигается в инвалидном кресле. О том, как кто-то из соседей Макико ранним утром прогуливался на стадионе неподалеку и обнаружил тело повесившегося пожилого мужчины. Рассказывала моя сестра так эмоционально, будто все эти события происходили у нее на глазах, прямо в момент нашего разговора. «Эх, что-то в последнее время одна новость мрачнее другой. Знаешь, Нацуко, этот мужчина, который повесился… он повесился даже не на дереве. На ограде. На самой обычной ограде, даже не особенно высокой. Привязал туда полотенце, и… все. Он повесился на полотенце, представляешь. Полотенце ведь не для этого, полотенце — это чтобы лицо вытирать… Кто его вообще научил такому, где он это вычитал? Скажи мне, Нацу, зачем люди рождаются на свет?..» — горько вздыхала она, а под конец разговора, перед тем как положить трубку, вся подбиралась и вежливо благодарила: «Ах да, Нацуко, я получила деньги. Еще раз спасибо тебе огромное!» С тех пор как вышел мой первый сборник и я стала периодически получать заказы на тексты, я каждый месяц переводила на счет Макико по пятнадцать тысяч иен. Первое время сестра наотрез отказывалась принимать мою помощь — ей, дескать, ничего не нужно: «Тебе и самой нелегко живется, не говори глупостей…» — но и я не отступала, упорно доказывая ей, что в этом нет ничего зазорного и что мне приятно хоть как-то им помочь. В конце концов сестра сдалась, сказав, что, если я не против, она будет откладывать эти деньги для дочери. Я не была уверена, в курсе ли Мидорико, но внутренний голос подсказывал мне, что лучше ей об этом не знать.

Наступил декабрь. Свитера уже не хватало — теперь, выходя на улицу, я накидывала сверху пальто. Стволы гинкго, стоящих шеренгой вдоль тротуаров, будто налились чернотой, а ветер день за днем становился все холоднее. На самых видных местах в супермаркетах теперь красовались разнообразные бульоны и соусы для набэ[14], а рядом с ними возвышались горы пекинской капусты.

Разглядывая ее белые черешки, я поймала себя на том, что уже не понимаю, на что именно смотрю. Народу в магазине было полным-полно — все закупались продуктами для ужина.

Прошедшая мимо женщина вела за руку маленького мальчика в детсадовской форме, а другой рукой толкала перед собой коляску. Мальчик что-то увлеченно ей рассказывал, и мать с улыбкой ему отвечала. Малыш в коляске, судя по всему, спал — верх коляски был полностью закрыт козырьком от солнца, так что виднелись только маленькие ножки в белых носочках, выглядывающие из-под мягкого одеяльца. Я представила, как хожу по супермаркету с коляской, выбирая продукты. Как держу своего ребенка за руку и объясняю ему все про овощи и мясо на полках. А потом я купила натто, зеленый лук, чеснок, бекон и вышла на улицу. Сразу возвращаться домой не хотелось, и я решила прогуляться вокруг станции Сангэндзяя — прямо с пакетом из супермаркета в руке. С большой улицы я свернула в переулок и очутилась в лабиринте из узких улочек, по обе стороны которых тянулись бесконечные вывески закусочных, баров и секонд-хендов.

Вдруг среди этих городских дебрей повеяло прачечной — узнаваемой смесью горячего воздуха и запаха стирального порошка. Рядом и правда обнаружился ландромат, а здание впереди оказалось общественной баней. Я и не знала о ее существовании, хотя это не так уж далеко от моего дома. Когда я жила на Минове, то время от времени ходила в баню, но с тех пор, как переехала сюда, мне это и в голову не приходило.

У входа в баню никого не было.

Здание выглядело ветхим, по обшарпанным стенам в разные стороны расходились трещины, но, судя по доносящимся изнутри запахам, баня работала. Я осторожно нырнула внутрь, проскользнув между выцветших занавесок, прикрывающих вход. Оглядевшись, я обнаружила две двери — одна вела в мужскую половину бани, а другая в женскую. На колонне между ними висел отрывной календарь. Потолки были низкие, с облупленной штукатуркой. Судя по торчащим из дверок ключам с желтыми брелоками, почти все ящички для обуви были свободны. Возле порога тоже не стояло ни одной пары обуви. Сняв кроссовки, я вошла на женскую половину. Горбатая старушка за стойкой, мельком взглянув на меня, тихо прошелестела: «Четыреста шестьдесят иен».

Кроме меня, в раздевалке не было ни души. Вентилятор, когда-то, вероятно, белый, с годами приобрел кремовый оттенок. На платформе больших железных весов виднелись пятна ржавчины. На стене висел допотопный сушильный колпак, а под ним стоял стул с растрескавшимся дерматиновым сиденьем. Пол был застелен истертыми циновками. Рядом с раковиной я увидела еще один стул, ротанговый, тоже обшарпанный, и стол, посреди которого торчала мутная стеклянная вазочка, точно никому не нужная семейная реликвия.

Я стояла посреди самой обычной раздевалки в общественной бане. От бассейнов с горячей водой меня отделяла лишь стеклянная дверь, за которой, как положено, колыхалась вода и клубился пар. Да, я оказалась в бане одна — но это наверняка случайность, скоро появятся и другие посетители. Я понимала это, и тем не менее здесь было совершенно не так, как в банях, куда я раньше ходила чуть ли не каждый день, в банях, к которым я привыкла. Дело было не в отсутствии людей, не в том, каким старым и убогим выглядело здание снаружи и изнутри. Произошла какая-то перемена. Стоя в пальто посреди