Летние истории - Миэко Каваками

«Я совсем не этого хотела, нет, нет, я ничего ему не сделала!» — в панике мотая головой, уговаривала себя я. Мне показалось, что он приоткрыл рот. Я не сводила с него глаз, чтобы не упустить ничего.

— Почему ты ее не спасла? — спросил он еще более слабым, увядшим голосом.

Удивительно, как этот полушепот вообще мог долететь до меня, но он прозвучал в моей голове отчетливо, будто сказанный прямо в ухо.

— Почему ты не спасла маму? — снова спросил он.

Почему я не спасла ее, почему я не смогла этого сделать… Слова меняли форму и разветвлялись в моем сознании. Я увидела, как вокруг его глаз расплываются черные кляксы. Черная жидкость потекла по щекам и вскоре обволокла все его лицо. В этот момент слева вдруг ударил резкий свет, раздался пронзительный скрежет металла по асфальту. Удивленно оглянувшись, я обнаружила, что моя нога находится в паре миллиметров от колеса велосипеда. Перепуганная велосипедистка крикнула мне: «Осторожнее!» — и понеслась дальше. Когда я вновь повернулась к мужчине, он уже сидел ко мне спиной, погруженный в свои манипуляции с окурками. Рядом с ним все так же клубился белый дым и переговаривались между собой курильщики.

Я закрыла глаза и сглотнула слюну. Пересохшие губы саднило. Я облизнула их, но боль только усилилась. Хотелось уйти как можно дальше отсюда; и я пошла прочь, не разбирая дороги. Я шла и шла, стараясь не задеть прохожих, и на каждом углу сворачивала направо, пока не уткнулась в дверь какой-то кафешки и не ввалилась внутрь.

Я плюхнулась за столик прямо в пальто, но все равно никак не могла согреться. И все же чуть ли не залпом осушила стакан воды со льдом и попросила еще. Помещение было длинное и узкое. Ближе к входу находилось кафе, а в глубине — торговый зал, где продавали одежду и аксессуары. На стенах висели черные рокерские футболки. Мой нос наконец уловил сладковато-пыльный запах, который обычно витает в секонд-хендах. Из спрятанных где-то динамиков звучала песня группы Nirvana. Названия я так и не вспомнила, вспомнила только, что это третий трек из альбома Nevermind. К моему столику подошла девушка с бесчисленными сережками в ушах, одетая в подержанную серую толстовку, и я заказала горячий кофе. Звезды, вытатуированные на тыльных сторонах ее ладоней, выглядели кривоватыми, будто их нарисовал ребенок. Кто-то говорил мне, будто напитки и блюда из жарких стран, даже горячие, призваны остужать тело изнутри. Кофе мне на самом деле не хотелось. Но что еще заказать, я не знала.

Губы все еще жгло. Я коснулась их пальцем и поняла, что они растрескались. Надо было срочно намазать их бальзамом. Я чуть не спросила у девушки, нет ли у нее бальзама для губ. Но в секонд-хенде такое точно не продается, да и вообще это предмет личного пользования. Я вслушивалась в голос Курта Кобейна, чей эмоциональный надрыв навеки остался в записи, и с каждым куплетом жжение в губах все нарастало. Впрочем, я с ним уже не спорила. Интересно, что именно там болит, отстраненно подумала я. Затем вспомнила о Нарусэ. Не то чтобы мы особенно увлекались панком или гранжем, но в старшей школе в какой-то момент мы с ним не могли оторваться от этого альбома. Мы слышали о смерти Курта Кобейна, но не считали это особой потерей, ведь почти все наши музыкальные кумиры давно умерли.

Зазвучала композиция Lithium. I’m so happy ‘cause today I’ve found my friends… They’re in my head. Кобейн пел в той же манере, что и двадцать лет тому назад. Нет, не в той же манере. Он пел абсолютно так же, как тогда. Умершие люди и записи, которые они после себя оставили, уже не меняются. Мертвецы остаются на месте и кричат все о том же, пока остается хоть кто-то, кто прислушивается к их словам. Когда умер Кобейн, его дочь была еще совсем маленькой. У нее осталась только мама, и я где-то прочла, что до школы девочку даже не научили читать и писать. Интересно, каково это — иметь вечно молодого и вечно печального отца, который разнес себе череп выстрелом из ружья?

К моему удивлению, кофе все еще был горячий. Я пила его мелкими глотками, задерживая горьковатую жидкость во рту, прежде чем медленно проглотить, но это меня нисколько не успокаивало. Зато холод наконец отступил, так что я сняла пальто, свернула его и положила рядом. Из груди вырвался вздох. Губы с каждой секундой горели все сильнее. Всякий раз, когда передо мной всплывала недавняя сцена рядом с пепельницей, я тихонько качала головой, закрывала глаза и воображала себе белоснежную ткань. Представляла, как оборачиваю ею пальцы правой руки и протираю изнутри свой череп, добираясь до самых укромных уголков. Я тщательно драила каждую извилину, каждую складку и бугорок собственного мозга. Сглатывала и терла дальше. Но сколько бы я ни старалась, к ткани приставала все новая и новая грязь. Полностью вычистить эту грязь из головы не представлялось возможным. Я взяла с блюдца сахар и откусила кусочек. Он растворился на языке прежде, чем я попыталась его разгрызть. На вкус он был как картон.

Я поняла, что должна позвонить Макико. Никаких новостей для нее у меня не было, но когда это нас останавливало? Мне просто хотелось поговорить с ней, неважно о чем. Но день был будний, и к этому часу Макико уже должна была уйти на работу. А Мидорико? Чем занимается она? Когда мы с ней последний раз переписывались? Где она сейчас, с Харуямой? Или тоже на работе? Я достала телефон и уже собралась написать Мидорико, но в последний момент передумала.

Вместо этого я проверила почту. Там я обнаружила несколько газетных рассылок и затесавшееся между ними письмо от Риэ. На первое ее письмо я ответила, и мы тогда договорились встретиться до конца этого года, но с точным временем и местом еще не определились. Я стала проматывать рассылки так стремительно, будто мой палец безуспешно пытался кого-то догнать. Взгляд скользил по заголовкам и аннотациям статей, тематическим подборкам, объявлениям о выгодных акциях. Я ни о чем не думала — только слово за словом считывала текст, появляющийся на экране. Сегодня, как и в любой другой день, в мире произошло множество самых разных событий. Пролетел уже месяц с тех пор, как Трамп одержал победу на президентских выборах, но мировое сообщество все еще не могло прийти в себя. В том числе и японские эксперты продолжали выдвигать