Летние истории - Миэко Каваками

счастью, сейчас ситуация начинает меняться. Конечно, до разработки серьезной законодательной базы еще далеко, но клиники все чаще отказываются от репродуктивного лечения с участием доноров, потому что видят, что эта система лишает ребенка права знать своих родителей. Из-за этого мы, те, кто обращает на эту проблему внимание общественности, часто сталкиваемся с требованиями прекратить нашу деятельность. Люди боятся, что, если мы продолжим в том же духе, клиник, которые берутся за AID, вообще не останется и они так и не смогут завести детей.

Но, возможно, в первую очередь следует задуматься о будущем этих детей? Я считаю, что беременность и роды — это не окончательная цель. У ребенка впереди целая жизнь. Обязательно придет момент, когда ему захочется знать, откуда он появился. Чьи гены он унаследовал. И в этот момент у него должна быть возможность выяснить, кто его биологические родители. Я глубоко в этом убежден и продолжаю настаивать на том, чтобы соблюдалось хотя бы это условие.

После выступления Айдзавы был объявлен небольшой перерыв, а потом началось обсуждение. Сначала никто не решался прервать молчание и в зале висела странная, многозначительная тишина, но затем одна из женщин в зале смущенно подняла руку. Миниатюрная девушка, сидевшая возле входа, подала ей микрофон, и женщина, вежливо поклонившись, заговорила. Без малейшей попытки вступить в дискуссию она просто рассказала о себе. Что уже давно лечится от бесплодия, что это тяжело, что муж наотрез отказывается обследоваться, поэтому она даже не знает, в ком из них проблема и что ей делать дальше. Когда женщина умолкла, в зале раздались аплодисменты.

Тут руку подняла другая участница встречи. Она говорила примерно о том же — что, скорее всего, бесплоден ее муж, а ей ну очень хочется ребенка, и она думает об AID, но не решается сказать об этом мужу. Следом за ней слово попросила женщина в помятом сером пиджаке и с большой деревянной заколкой в длинных черных, забранных в хвост волосах. Получив микрофон, она постучала по нему для проверки.

— Быть родителем — это… — Она громко откашлялась, будто пытаясь освободиться от комка в горле. — Быть родителем — это значит в любой ситуации думать прежде всего о счастье ребенка, а не о своем. Иначе у тебя нет права иметь детей. Но процедура AID, как мы сегодня и услышали, происходит исключительно в интересах родителей, ради того, чтобы потешить их эго. Зачатие должно происходить естественным путем, по велению природы. А тут сплошной эгоизм, и со стороны врачей тоже. Назовем вещи своими именами: им вообще нет дела до драгоценного дара жизни, для них это очередной эксперимент. Им интересно попробовать свои силы, посмотреть, на что еще способна медицина. Поэтому я решительно против всех этих искусственных методов. Сейчас ведь дошло до суррогатного материнства — можно за деньги воспользоваться телом какой-нибудь бедной женщины, чтобы она выносила и родила вам ребенка! Разве это не эксплуатация? Кто-то должен уже четко, во всеуслышание заявить, что все это — никакое не лечение, что это неправильно!

Закончив, она плюхнулась на свой стул так яростно, что тот громко скрипнул. Послышались редкие, на этот раз не очень уверенные аплодисменты. Я хотела спросить у нее, существуют ли дети, к чьему зачатию не причастен родительский эгоизм, но не стала. Дзюн Айдзава чинно сидел на спикерском месте, переплетя пальцы рук на коленях, и кивал в знак того, что все услышал и понял. Мне показалось, что на самом деле он слушал эту пламенную речь рассеянно или вообще не слушал, погруженный в какие-то совсем другие мысли.

— Извините, — подняла руку еще одна участница, круглолицая, в синем платье, с накинутым на плечи бледно-желтым свитером и с завитыми локонами. На вид моих лет, но возможно, что и старше лет на десять. Оба ее запястья унизывали бесчисленные магические браслеты из натуральных камней.

— Я думаю, здесь важно подключить воображение, — заговорила она с улыбкой, обводя взглядом всех присутствующих, будто декламируя стихотворение собственного сочинения. — Что, если у ребенка, рожденного с помощью AID, будут какие-то отклонения? Что, если у него не сложатся отношения с семьей? К тому же любой брак может дать трещину. Как вы поступите с ребенком, зачатым от донора, в случае развода? Насколько вы будете ощущать родительскую ответственность по отношению к этому ребенку?

Я хочу, чтобы те, кто задумывается над AID, обязательно задали себе эти вопросы. И еще… Новая жизнь всегда появляется в этом мире с какой-то целью. За всеми нами присматривают боги. Они видят нас насквозь и посылают детей только в приличные семьи, которые к этому по-настоящему готовы. Самое главное — это семья. Нужно, чтобы дети воспитывались в любящей и ответственной семье. Дети — наше все, даже если они зачаты таким специфическим способом… Жизнь есть жизнь, и я не собираюсь отрицать чьи-либо права на существование. Спасибо за внимание.

Договорив, женщина сложила руки в молитвенном жесте и с ослепительной улыбкой поклонилась слушателям. Раздались вялые аплодисменты, примерно такие же, как после предыдущего выступления. А в следующий момент… Я искренне пожалела о том, что сделала, но было уже поздно. Моя рука сама поднялась, и помощница подала мне микрофон.

— То, что вы сейчас перечислили… Ведь это относится не только к тем, кто готов воспользоваться услугами донора, — сказала я. — Ведь отклонения могут возникнуть у любого ребенка. И трудные отношения с родителями. И проблемы в связи с их разводом… Все это актуально не только в случае с AID. Вам не кажется, что обо всем этом должен задуматься любой будущий родитель? А еще вы говорили о богах. Что они дают детей только приличным семьям. Семьям, которые к этому готовы. Вы действительно так думаете? Но что считать приличной семьей? И если все семьи, где рождаются дети, прошли эту божественную проверку на приличность, откуда берется домашнее насилие? Как объяснить, что некоторые родители убивают своих детей?

Я поняла, что повысила голос и уже почти кричу.

Окружающие поглядывали на меня как-то странно. Я что, действительно все это сейчас сказала?.. Сложно было бы найти более неподходящую обстановку для подобной речи. Зал словно вздрагивал от каждого удара моего сердца. К лицу прилил жар, и я уставилась на собственные колени, чтобы хоть как-то успокоиться. Ко мне снова подошла помощница. Я вернула ей микрофон.

Злиться или ворчать на кого-нибудь про себя — это для меня обычное дело, но я и вообразить не могла, что вот так выскажу наболевшее перед незнакомыми людьми. Да, в юности, давным-давно, смогла бы.