Свет грядущих дней - Джуди Баталион

концов Цивья не выдержала. Они с Мареком, тоже находившимся в хвосте, протолкались вперед. Ни у кого не было никакой информации. Но в середине дня люк неожиданно приоткрылся, и кто-то бросил им записку. В ней говорилось, что спасательная операция[545] будет проведена ночью. Многие не могли скрыть отчаяния, но Цивья энергично воскликнула: «Давайте вернемся и заберем наших товарищей! [546]

Два бойца вызвались пойти и привести оставшихся ŻOB’овцев. Все ждали.

В полночь кто-то поднял люк; им спустили суп и хлеб; мало кто был в состоянии есть, Цивья рассказывала: они так жестоко страдали от жажды, что почти ничего не могли проглотить. Им сообщили, что ближние улицы патрулируются немцами, так что придется еще подождать. Часть бойцов переместилась в другое место[547], в получасе хода от люка, чтобы разредить тесноту в заполненной фекалиями воде. В воздухе скапливался взрывоопасный газ метан. Один человек не выдержал и, отчаявшись, напился воды из канализации.

Цивья беспокоилась за двух волонтеров, отправившихся за теми, кто остался в бункере. Она заняла позицию под самым люком, чтобы быть уверенной, что никто не совершит никакого опрометчивого поступка, и увидела единственный лучик нового солнца, проникавший через отверстие в крышке, – напоминание о свежем воздухе. Звуки жизни обрушивались сверху прямо им на голову, но эта жизнь проходила в другом мире.

Раннее утро 10 мая. Посыльные, ходившие в гетто, благополучно вернулись, но вернулись одни. Они сообщили, что немцы опечатали входы в коллекторы и подняли уровень воды во всей системе канализации, пришлось вернуться. С крушением надежды на спасение оставшихся в бункере товарищей Цивья впала в глубокую депрессию. (Она не знала о драматических событиях, происходивших в это время наверху: все попытки найти транспорт для перевозки бойцов, ждавших в коллекторе, оказывались бесплодными.) Потом – немецкая речь.

Неужели это конец? Цивья была настолько удручена, что втайне даже желала этого.

В десять часов утра люк открылся. Внутрь хлынул солнечный свет, люди отпрянули и запаниковали – их нашли?

– Быстрее! Быстрее!

Нет, это Казик поторапливал их выходить. Выбираться надо было по металлическому шесту, каждого подтягивали сверху и подталкивали снизу. Затекшие конечности и мокрая, с налипшей грязью одежда не позволяли двигаться быстро. Выход длился, казалось, бесконечно (в одних воспоминаниях написано – тридцать минут[548]), за это время из-под земли вышли и сели в грузовик сорок человек. Почти никакой охраны не было, если не считать двух вооруженных помощников. С ближних тротуаров за происходившим наблюдали поляки.

Оказавшись в грузовике, Цивья наконец увидела, как они выглядели: «Мы были грязные, вонючие, в окровавленных лохмотьях, с изможденными лицами, на которых застыло отчаяние, от слабости у нас подгибались колени… Мы почти потеряли человеческий облик. Единственным свидетельством того, что мы еще живы, были наши горящие глаза»[549]. Они растянулись на полу, не выпуская из рук оружия. Водителю сказали, что он везет обувь, а не евреев. Под дулами пистолетов ему было велено следовать указаниям – куда ехать.

Вдруг пронесся слух: немцы поблизости. Те двадцать человек, которые перешли на другое место, и один, который пошел за ними, еще не вернулись к люку. И здесь состоялась «знаменитая битва» между Цивьей и Казиком, хотя Цивья никогда о ней не упоминала[550]. По словам Казика, она настаивала на том, чтобы грузовик ждал остальных. Казик напоминал, что велел всем ждать у выхода, что медлить слишком рискованно и нужно немедленно уезжать. Он обещал прислать еще один грузовик и велел водителю трогаться. Взбешенная Цивья пригрозила убить его. (Много лет спустя переводчик воспоминаний Казика спросил его: «Как я понимаю, вам пришлось сражаться не с немцами, а с… Цивьей?!»[551])

Потом они влились в утренний поток машин. Как выразилась Цивья: «Грузовик, набитый четырьмя десятками вооруженных еврейских бойцов, ехал через самое сердце оккупированной нацистами Варшавы»[552].

Был новый день.

* * *

Вторая попытка – освободить двадцать оставшихся бойцов – провалилась. Немцы узнали об утренней операции, вынужденно проведенной при свете дня, посреди людной улицы, и ждали, когда появится следующая группа. Бойцы просто не могли больше ждать, утопая в экскрементах, они вылезли из люка, наверху их ждала засада, о которой они не подозревали. Они сражались с нацистами врукопашную, поляки, стоявшие на тротуарах, были потрясены. Вернувшись спустя какое-то время к люку, Казик увидел, что улица усеяна мертвыми телами.

Несколько человек сумели спастись, убежали обратно в гетто. Позднее Цивья узнала, что они сражались там еще целую неделю.

И Цивью, и Казика преследовало горькое сознание того, что они оставили друзей. Цивья обещала им, что их будут ждать, но их не дождались. Чувство вины мучило ее до самой смерти.

* * *

В общей сложности более сотни еврейских женщин[553] в составе боевых отрядов своих движений участвовали в восстании Варшавского гетто. На совещаниях в узких нацистских кругах говорилось, что сражения были на удивление ожесточенными и что в особенности дьявольски отважные вооруженные еврейские девушки бились до последнего[554]. Несколько женщин покончили с собой на Миле, 18 и в других местах, многие умерли «с оружием в руках»[555]. Лия Корен из молодежного сионистского движения «Гордония» сбежала по канализационным каналам, но была убита по возвращении в гетто, где ухаживала за ранеными бойцами ŻOB’а. Регина (Лилит) Фюден, осуществлявшая во время восстания связь между боевыми звеньями, несколько раз возвращалась по подземным коллекторам, чтобы спасать товарищей. «Утопая по шею в воде, – говорилось в некрологе, – она не сдавалась, тащила раненых по подземным коридорам»[556]. Во время одной такой вылазки она, двадцати одного года от роду, была убита. Семнадцатилетняя связная Франя Битус[557] не прекращала выполнять свои обязанности на протяжении всего восстания, но потом, уже на арийской стороне, покончила с собой. Двора Баран, девушка, «мечтавшая о лесах и аромате цветов»[558], сражалась в самом центре гетто. Когда их бункер засекли, командир приказал ей выйти первой, и она успешно отвлекла нацистов своей невероятной красотой, грузовики остановились. Тогда она начала забрасывать их гранатами, пока ее соратники не заняли новые позиции. Ее убили на следующий день, ей было двадцать три года. Ривка Пассамоник из «Акивы» выстрелила в голову одной из своих подруг, потом застрелилась сама. Рахель Киршнбойм сражалась в составе отряда «Свободы», а потом ушла в партизаны; ее убили в двадцать два года. Бундовка Маша Фютермильх, дрожащими руками швырявшая с крыши взрывчатку, спаслась, уйдя по коллектору.

Нюта Тейтельбаум[559] из коммунистической группы «Спартак» была известна всему Варшавскому гетто. В свои двадцать пять лет она заплетала льняные волосы в косы и выглядела как наивная