Князь Владимир - Юрий Никитин

– Все-таки уезжаешь?

– Надо, – ответил он, проклиная свою слабость.

В ее глазах блеснули слезы. Подбородок задрожал, но онапопробовала улыбнуться:

– Тогда езжай. Но если вдруг захочешь вернуться… нераздумывай!

Он подъехал к воротам. Она сбежала с крыльца, открылатяжелые створки.

– Прощай.

– Прощай, – ответила она тихо. Внезапно обнялаконя за шею, поцеловала в бархатные ноздри и сказала жалобно: – Если онвздумает вернуться, ты, пожалуйста, скачи как ветер! Тебе до конца жизни будетотборное зерно и ключевая вода.

Олаф щадил друга, конь под ним шел ровным шагом. Владимирстискивал зубы, каждый толчок отдавался болью, но уже к полудню то ли тело отусталости перестало чувствовать, то ли выздоравливал очень быстро.

У Олафа в седельном мешке отыскались две ковриги хлеба,головка сыра, копченое мясо, сушеная рыба. Перекусили, дали коням отдых, иснова степь поплыла под ними, а потом и понеслась вскачь.

Владимир внезапно вспомнил:

– Варяжко где закопали?

– Ваши боги знают, – отмахнулся Олаф. – Тедва олуха унесли! Все-таки их ярл.

– А старая ведунья где? – поинтересовалсяВладимир. – Я ни разу ее не видел. Как и вторую дочку.

Олаф на скаку весело крикнул:

– Да и я бы не отказался увидеть… вторую дочку! Какхоть звали твою красавицу?

– Не знаю.

– Не знаешь? – удивился Олаф. – Это только увас на Руси можно вот так, даже не спросив имени. У нас принято называтьсясразу.

Владимир долго скакал молча. Олаф видел, как друг хмурится,на лбу двигаются морщинки. Глаза были устремлены в одну точку где-то междуконскими ушами. Наконец Владимир сказал неожиданно:

– Все-таки надо было увидеть его могилу.

– Зачем? – удивился Олаф. – Чтобы наплевать?Или сплясать сверху?

– Нет. Просто Варяжко… Его мало убить. Его нужно еще изакопать. Поглубже!

Еще через два дня он подстрелил зайца. Олаф пришел ввосторг, а когда Владимир на следующий день сумел одной стрелой сразитьмолодого подсвинка, он сам ощутил в себе достаточно сил, чтобы не слезать сконя хоть сутки.

Олаф учился на скаку метать дротик, пересаживаться с коня наконя, даже пробовал бросать волосяную петлю. Степь перед ними тянуласьбескрайняя, одинаковая, и если бы не яркое солнце днем, а ночью звезды, всюжизнь могли бы блуждать по ее просторам.

Однажды Олаф попал стрелой в большую толстую птицу. Онапыталась убежать, волоча стрелу, он догнал на коне и добил дротиком. Вечером,когда остановились на ночь, он сам ощипал, потрошил, разделал, донельзя гордыйпервой добычей. Не просто попал из лука, а стрелял с седла!

Владимир лежал у костра, взор блуждал по звездному небу. Вгруди расплывалась как легкий туман непонятная тоска.

– Какая страна, – сказал Олаф с восторгом. –Мы едем уже десятый день, а еще не встретили ни души! Только высокая сочнаятрава, синее небо над головой и бесконечная даль. Да еще белеют кости большихзверей, с которых мелкое содрало мясо… Мы сидим у костра, а над нами миллионыкостров в черном небе, и когда наш костер догорает, волки подбираются совсемблизко, и я слышу, как разговаривают о нас. И понимаю, что жалуются луне насвою волчью жизнь. Я люблю эту ночь, наших коней, что подходят к костру ивнимательно смотрят на нас, словно хотят сказать что-то важное. Им одиноко вночи, они в этой дикой земле тоже люди… или мы – кони.

Владимир сказал удивленно:

– Олаф, да ты певец!

Олаф отмахнулся с великолепным высокомерием:

– В моей стране нет викинга, который не умеет слагатьпесни. Это не викинг, если знает оружие, но не способен сложить вису. А об этихземлях как не сложить? Зря мои отцы ее не завоевали для себя. Придется это сделатьмне.

Владимир нахмурился:

– А вот те шиш. Эти земли уже завоеваны. Моим прадедом.Отныне и навеки!

Олаф засмеялся:

– Вольдемар, ты еще не знаешь, что нет земель,завоеванных отныне и навеки? Всегда сильные народы на богатых землях жиреют, ихзавоевывают другие… И так до бесконечности. Так говорят скальды.

– Дурные твои скальды. Дрофа поджарилась?

– Какая дрофа?

– Эту толстую пташку так зовут. Смотри, уже подгорает.

Ели молча, он даже забыл похвалить Олафа. Какая-то чернаякошка незримо пробежала между ними, и спать легли тоже молча.

Однако в ночи он долго лежал с открытыми глазами. Звездысмотрели холодно и равнодушно, трепещущие языки пламени изредка выхватываликрасный силуэт пасущегося коня, тот исчезал как призрак, растворялся, а потомвнезапно из темноты высовывалась огромная морда. Бархатные ноздри обнюхивалилицо Владимира, и удовлетворенный конь снова исчезал непривычно бесшумно.

Лес впереди был непривычно желтым, только изредкапоблескивали красные, будто капли крови, кроны. Но солнце все еще жжет плечи,ибо все ближе и ближе к теплым морям, к жарким странам, куда птицы летят назиму.

Олаф вырвался вперед, Владимир услышал его удивленный свист.Конь викинга стоял на холмике, Олаф махал рукой.

Впереди земля понижалась, а дальше катила широкие волныогромная река. Дальний берег едва выступал в странной дымке. Там зеленели такиеже вербы, яворы, но по спине пробежала дрожь: там чужие земли!

– Надо по течению, – предложил Олаф. – Народвезде сидит по рекам. Погадил и – смыло. Снова погадил – опять чисто. А там илодочника сговорим.

– Сговорим – это как? Сопрем лодку?

– У тебя в кошеле что-то звенело, – напомнилОлаф. – А одна монета звенеть не будет.

– Да и у тебя что-то звякало… Тихо!

За дальним гаем взлетела стая ворон. Каркали раздраженно,кружили в синем небе, явно выжидая, когда можно будет тяжело опасть на прежнееместо.

– Что-то согнало с падали, – заметил Олаф свеликолепным равнодушием. – Ты слишком…

– Олаф, по рекам не только селятся. Гляди, какие колеиповыбиты! И трава по берегу не растет, почему? Землю копытами утоптали, прямокамень… Вон даже с деревьев кору драли, нижние ветки посжирали. Думаешь, это увесян столько скота?

Вороны кружились все ниже, наконец начали опускаться, исчезаяза красными вершинками. Но небо словно бы просматривалось снизу, как сквозьпаутину, даже чуть пожелтело, словно заволакивала пыль. Олаф напряженновслушивался, но лицо Владимира внезапно перекосилось.

– Уходим! – крикнул он не своим голосом. – Вовесь опор!