Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

слишком засиделись в столице; пусть отправляются по своим департаментам и проследят за ходом мобилизации.

Мой старший братец все еще в Мортфонтене? Пусть там и сидит, а не шляется в Париж к своей любовнице. Если Жозеф вздумает искать встречи с императрицей или плести другие интриги, его арестуют, так ему и передайте. А Жером чтоб вообще не смел показываться мне на глаза. Профукать Вестфалию! Если бы он не сбежал оттуда, казаки не захватили бы Кассель! Выродок, ветрогон! И Луи не лучше! В Амстердаме восстание, находившиеся там французы схвачены, жители собираются открыть ворота Бюлову и Винцингероде, а мой братец предлагает послать его туда, потому что он когда-то был королем! Негодяй, он еще смеет предлагать мне свои услуги — после того как "услужил" мне своими памфлетами, которые печатают в Австрии! Выставил меня чудовищем, исчадием ада! И это человек, которого я осыпал благодеяниями! Я, двадцатилетний, отказывал себе во всем, даже в самом необходимом, чтобы дать ему образование! Видно, мне на роду написано страдать от предательства и черной неблагодарности! Только сестры остались верны мне: Элиза не поддалась на происки Меттерниха, стережет Тоскану и помогает Эжену, Полина продает свои драгоценности, чтобы передать деньги на нужды армии… Зато Каролина готова на любую подлость ради своей вожделенной короны!

Луиза, пожалей меня: мне так не повезло с семьей! Напиши своему отцу: пусть он не поддается сладкоголосому пению Меттерниха, который разобьет весь европейский корабль о скалы, где притаились английские пираты! Что станет с тобой, с нашим сыном, если Францию перестанут бояться, но продолжат ненавидеть? Я сам напишу ему, что я согласен на принцип золотой середины — на независимость всех наций в их естественных границах. Я предложу это сам, и им будет нечем крыть: они не смогут придумать отговорок, чтобы не начинать переговоров.

Коленкур! Ты станешь моим голубем мира и полетишь во Франкфурт с лавровой ветвью в клюве. Скажи им, что я слагаю с себя титул покровителя Рейнского союза, но пусть и австрийский император перестанет именовать себя апостолическим королем Венгрии. Франция откажется от правобережья Рейна, вернет Англии Брауншвейг и Ганновер, но только если Варшавское герцогство и Саксонию не сотрут с карты Европы, а Баварии гарантируют независимость от Австрии. Папа сможет вернуться в Рим как духовный пастырь, Эжен сохранит свое королевство, Мюрат останется в Неаполе — Франции нужна под боком сильная и независимая Италия, а не вечное поле сражения, на котором она противостоит амбициям Австрии. А о Голландии и Бельгии пусть даже не заикаются: их я не отдам. Проведите границу по Изелю, так и быть, но все, что на левом берегу, останется за Францией, как и устье Шельды. Пообещайте Англии все голландские колонии, добавьте к ним даже французские фактории в Индии, но Антверпена и Остенде ей не видать! Кстати, пусть англичане вернут французские острова в Карибском море, которые они захватили грабительским образом! В самом деле, что это мы говорим об одной лишь Европе? Если мы хотим крепкого и надежного мира, он должен учитывать интересы как Старого, так и Нового Света, а потому на конгресс следует пригласить представителей США — им будет что сказать англичанам.

Я даже готов вернуть испанский трон Фердинанду VII. Сульт успешно сопротивляется Веллингтону, но его задача сейчас — спасти армию, переправив главные силы внутрь страны. Пусть Фердинанд возвращается в Мадрид, если поклянется соблюдать нейтралитет. Я верну ему земли в Каталонии, объявленные французскими департаментами, выведу все французские гарнизоны, но только если англичане выведут свои. Без англичан испанцы мне не страшны. Фердинанд согласится, я в этом уверен. Да, он не раз заявлял, что предпочел бы жить в Валансэ как частное лицо, чем царствовать в Испании, делясь властью с кортесами, но он забудет об этих словах, стоит только поманить его короной. Пусть испанцы получат обратно своего носатого карлика, подлого и трусливого, предавшего собственного отца ради власти. Пусть они получат обратно произвол, инквизицию, камарилью, если в этом для них выражается независимость и национальная самобытность. Они умирали за Фердинанда — пусть теперь живут с ним. Это будет самой худшей карой за все их жестокости с французами.

35

С неба лило, как во времена великого потопа; одежду было невозможно просушить, в сапогах вечно хлюпала вода; мерзкий туман заволакивал все: окрестные поселки, редуты, самые улицы Данцига. В городе не осталось ни одной лошади, да что там — ни одной собаки и кошки: их всех съели. Смекалистые солдаты кипятили в воде щепки от старых досок из соляных складов и снабжали этим раствором госпитали, переполненные больными. Обыватели пухли с голоду, питаясь отрубями и бардой. Ради экономии Рапп выгнал из города заключенных и нищих: пусть осаждающие кормят их сами.

Подметные листы коменданту больше не приносили, баварцы и даже поляки держали их в руках, покидая крепость, — надеялись, что эти бумажки послужат им охранной грамотой. Французов оставалось меньше шести тысяч штыков, а на прочих Рапп полагаться уже не мог. Измученные работой и бессонницей, питаясь дрянным хлебом и получая в день унцию конины — от полудохлых кляч, прежде вращавших жернова, — люди все же продолжали отражать ночные атаки. Обстрелы не прекращались ни днем ни ночью, еще два редута обратились в руины, зато батарею Гюдена русским взять не удалось, но борьба была слишком неравной. Капитан Марнье вызвался пробраться во Францию, чтобы сообщить императору об их отчаянном положении. Ночью он вместе с горсткой храбрецов подплыл к ближайшей канонерке, захватил ее, а утром, якобы маневрируя вместе с английским флотом, ускользнул от него в тумане.

Во второй половине ноября герцог Вюртембергский вызвал Раппа в Лангфур на переговоры. Он долго распинался, превознося свои собственные средства и преуменьшая обороноспособность Данцига, расписывал ужасы Сибири, уверял, что военные действия уже перенесены во Францию, оборона крепостей лишилась смысла, Штеттин уже сдался… Рапп выслушал все это бесстрастно — он уже принял решение, направляясь сюда. Он сам предложил заключить временное перемирие для обсуждения условий возможной капитуляции.

Переговоры шли трудно. Рапп обещал сдать крепость через месяц — ко дню рождения императора Александра, но при условии, что шестьсот человек смогут покинуть ее с оружием, забрав две пушки, а прочие свободно разойдутся по домам, дав слово не воевать больше в эту кампанию; герцог требовал передать в залог остров Вестерплятте, опасаясь, что датчане воспользуются им для присылки продовольствия и все пойдет прахом.

Туман в голове, сосущая пустота внутри, грохот взрывов доносится как сквозь вату. Как быть? Продолжать обороняться значит