Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

проливать кровь ради удовольствия пролить ее. Рапп не может губить чужие жизни без высшей цели. Данциг пожирают пожары, а жители, превратившиеся в прозрачные тени, уже не в силах их тушить. Наполеон не может помочь Данцигу, но и Данциг уже не может помочь Наполеону. Вернувшиеся из Лангфура комиссары привезли новый вариант капитуляции, подписанный герцогом Вюртембергским; Рапп поставил свой росчерк и швырнул перо на пол.

В фортах теперь хозяйничали русские, но второго декабря, в годовщину коронации Наполеона, французы палили изо всех пушек. А через три дня император Александр, уведомленный о предстоящей сдаче Данцига, прислал курьера с запрещением выпускать из крепости гарнизон иначе, как пленными в Россию.

Из темных туч сыпались мягкие хлопья снега, которые таяли в грязных лужах, но оставались лежать на пожухлой траве. Рапп лично отправился к герцогу и вынужден был дожидаться его с четверть часа, потому что герцог поздно лёг после вчерашнего бала и еще не успел привести себя в порядок. Лицо Александра Вюртембергского казалось грубо вытесанным из полена. Предложив генералу выпить с ним кофию, он долго и многословно объяснял, как ему досадно, ведь кондиции уже подписаны и он дал слово, которое привык держать, о чем и государю отписал, однако воля государя превыше его собственной, если царь в ожидаемом от него ответе не согласится на принятые условия, поделать будет ничего нельзя, разве что восстановить все как было: осажденные вернут себе форты и примут обратно отпущенных пленных. Рапп понимал, что над ним издеваются. Еще никогда он не чувствовал себя таким униженным и бессильным. Герцог сообщил ему, что Мод-лин сдался первого декабря, Замостье — еще раньше. Это совершенно точно, как и то, что союзные армии перешли за Рейн; из партикулярных же писем он известился о том, что Голландия отложилась от Франции, выгнала французов и формирует свои войска, принц Оранский прибыл в Амстердам, занятый отрядом генерала Бенкендорфа, и с восторгом был провозглашен голландским королем, над Роттердамом, Гаагой, Лейденом и Харлемом тоже реет оранжевое знамя, Бреда скоро падет…

Снег больше не таял и падал уже не хлопьями, а сеялся неудержимо, как мука через решето. Мороз был градусов десять, солдаты прыгали с ноги на ногу и хлопали себя руками по бокам. Рапп объявил всем нефранцузам, чтобы оделись поприличнее: пришла пора расставаться. Первыми из Данцига вышли триста баварцев, на следующий день — четыреста саксонцев и вюртембергцев, поклявшиеся не обращать оружия против французов. Они шли в ногу, в полной боевой выкладке, хотя подсумки были пусты, и генерал смотрел на них с гордостью: это солдаты! его солдаты! Как сильно они отличались от русских ополченцев, вышедших им навстречу, — одетых как попало, неловких мужиков в опорках, не умевших держать строй!

Срок окончания перемирия приближался, а русские по-прежнему пребывали в смятении: повеление царя не выпускать гарнизон во Францию означало лишь то, что осаду придется возобновить. Из отговорок и недомолвок Рапп догадался, что это им совсем не улыбается: люди голы и босы, осадная артиллерия где-то застряла. Более того, русские офицеры пытались разузнать в спаленной Оре, нельзя ли купить в Данциге провианта! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха! При этом герцог Вюртембергский через день устраивал балы, а в расположении войск то и дело служили молебствия о даровании скорой победы над Наполеоном. Говорили, что восстала Швейцария…

Морозы сменились оттепелью, снег превратился в слякоть, сырой воздух стал таким плотным, что зачерпывай горстями да умывайся. Утром двадцатого декабря Данциг покинули полторы сотни раненых французов; Рапп обнял каждого на прощание. Сутки спустя адъютант герцога Вюртембергского доставил ему письмо: из-за несогласия государя на условия капитуляции ее решено прервать; Рапп может не сдавать ключи от города и заново занять все укрепления, кроме Вестерплятте, однако должен выслать всех немецких солдат, еще остающихся в крепости.

Горечь, желчь и боль выплеснулись на бумагу. Рапп писал, что он не привык отрекаться от своих слов, что решено, то должно быть выполнено, он выйдет из Данцига первого января с оружием и развернутыми знаменами, и пусть только кто-нибудь осмелится ему помешать! Они не фигляры на ярмарке; возможно, слова "честь" и "совесть" новы для русского государя, но ему придется их выучить: условия капитуляции нельзя изменить задним числом, обман — не победа, император Наполеон и Франция отомстят за коварство!

Отправив письмо, он собрал совет. Все молчали, не глядя друг на друга, и эта тишина давила на плечи, стесняла дыхание. Вдруг послышались громкие раздраженные голоса, потом в двери ворвался граф Луи де Шамбрен, которого удерживали за руки адъютанты Раппа. Вырываясь, Шамбрен кричал, что они тряпки, мокрые курицы — надо сражаться! Пока у них остаются боеспособные солдаты и оружие, надо прорваться и уйти в Польшу! На него смотрели как на безумца. Выкричавшись, граф стремительно вышел, и больше его никто не видел.

Часовые у крепостных ворот воткнули ружья штыками в землю; ящики с еще остававшимися в них зарядами сложили в кучу и подожгли, пушки заклепали; поляки разбивали приклады мушкетов и ломали сабли. Герцог Вюртембергский прислал адъютанта сказать, что если Рапп не подпишет новых условий, объявив себя и остальных военнопленными, всех французов лишат всей собственности и отправят в Сибирь. Кстати, граф де Шамбрен предложил свои услуги российскому императору, сорвав с себя крест Почетного легиона.

Тридцатого декабря в караул у ворот заступили русские ратники. Рапп лично привез ключи от города герцогу и остался обедать у него. Он совсем отвык от горячей пищи; после супа по всему телу разлилась предательская слабость, на лбу выступила испарина; Рапп пил вино, чтобы унять дрожь в руках, и отказался от жаркого, сказав, что не голоден. Русские офицеры уписывали за обе щеки и оживленно переговаривались. По-немецки и по-французски они говорили одинаково дурно, у Раппа разболелась голова. Он понял только, что ключи отправили императору Александру, который уступил Данциг прусскому королю, а тот уже назначил губернатора и коменданта, но до их прибытия их обязанности будут исполнять русские; квартирмейстеры уже помечали в городе дома для постоя. Еще говорили, что императрица Елизавета Алексеевна покинула Петербург и едет через Кенигсберг на воды; одни предполагали, что она хочет увидеться с матерью в Карлсруэ, другие — что вдовый прусский король будто бы женится на Екатерине Павловне и императрица спешит на свадьбу золовки. Этих сплетен Рапп уже не слушал и, как только смог, уехал обратно.

Первого января из Данцига вышли поляки с тремя своими "орлами", их вел князь Михаил Гедеон Радзивилл. На следующий день русские выстроились возле гласиса, и в десять